— Ужасно, ты права, и я не могла согласиться на это. У меня не было намерения всю жизнь жить в прислугах, Синтия. Но я предпочла именно это, потому что мысль о том, что этот человек всю жизнь изо дня в день будет унижать меня, была невыносима. Я думала, он любит меня, и на меньшее была не согласна.
— Я тоже не хочу быть обузой для Ника, понимаете? — Синтия обняла миссис Пелл. — Не хочу, чтобы на социальной лестнице он спустился на ступеньку ниже.
— Он уже спустился вниз, дитя мое, и это не имеет к тебе никакого отношения, поняла?
— Мы, не знаем, правда ли это.
— Тогда спроси его. В жизни есть вещи поважнее денег. Могу поспорить, что Ланкастер уже знает об этом.
— Что знает? — раздался из-за спины Синтии его глубокий голос.
По звуку его шагов Синтия могда определить, что он был еще в коридоре и вряд ли слышал ее разговор с миссис Пелл.
Миссис Пелл, которая оказалась намного хитрее, чем предполагала Синтия, улыбнулась и вскочила на ноги.
— Он знает, что, если не сохранит мою девочку в целости и сохранности, получит от меня затрещину.
— О да, это он знает. Ты готова, Син?
— Готова.
И все равно она продолжала сидеть, со страхом ожидая момента отъезда.
— Хорошо, тогда давай прощайся. Хотя я уверен, что через несколько дней мы вернемся.
Синтия заставила себя встать и расплакалась еще до того, как миссис Пелл обняла ее.
— Ну, ну, не надо плакать.
— Поехали со мной в Америку, — безнадежно прошептала Синтия.
Они много раз обсуждали эту тему. Миссис Пелл даже не ответила, она только покачала головой.
— Но вы будете здесь совсем одна.
— Мне так нравится. Что, скажи, пожалуйста, я буду делать в Нью-Йорке?
Синтия уткнулась ей в плечо.
— Может быть, ты вообще туда не поедешь. Посмотрим. А сейчас будь осторожной и послушной. Присылай письма. Много писем.
Синтия все еще плакала, когда Джеймссон подогнал экипаж и с любопытством посмотрел на ее заплаканное лицо. Но что удивительно, как только они проехали мимо видневшегося вдалеке Оук-Холла, слезы высохли, и она с безучастным видом смотрела на свой старый дом.
Глава 18
В отсвете сумеречного неба лицо Ника казалось пепельно-серым. Как будто он умирал.
Они уже давно съели свой ужин, а им еще предстояло ехать около часа, прежде чем они нежданными гостями нагрянут в имение герцога. Синтия много часов с восхищением смотрела на мелькавший за окном пейзаж. Она никогда не была далеко от дома и слушала быстрое щебетание Адама, который был взволнован увиденным не меньше, чем она.
Но сейчас уже темнело, кроме того, они устали. И Синтия не могла оторваться от лица Ника.
Неужели он пытался убить себя? Если так, она не может оставить его, как планировала, нет, не может.
У него были закрыты глаза, что только дополняло мрачную картину. Когда его голова откинулась на спинку сиденья, над воротничком показался темный шрам на шее.
Ожог. Но как можно обжечь всю шею?
У Синтии все сжалось внутри от очевидного ответа.
Экипаж наполнил запах приближающегося дождя, и Синтия почувствовала, что голову сдавило еще сильнее. Она не могла сдержать слова, которые вертелись у нее на языке, и не могла придумать, как смягчить их.
— Ты пытался повеситься, Ник?
Он открыл глаза и смотрел в потолок, потом медленно перевел взгляд на нее.
— Прости, я не расслышал.
Синтия прикоснулась к собственной шее. Ее испугало, какой нежной была там кожа.
— Ты пытался убить себя?
Его теплые карие глаза приобрели холодный блеск.
— Почему ты меня спрашиваешь об этом?
— Потому что у тебя шрам на шее. Потому что ты не вернулся домой после своего путешествия, когда должен был вернуться. Потому что слуги разговаривают… Они говорят, что ты повесился, Ник.
— Это неправда. — Он снова откинулся назад и закрыл глаза, словно разговор был закончен.
— Откуда у тебя этот шрам? — потребовала Синтия.
— Я уже говорил тебе. Это был ожог.
— Ожог от чего? От шейного платка, который окунули в кипящее масло?
Его губы расплылись в улыбке, и Синтия знала, что в этот момент перед ней не настоящий Ник. Это был лорд Ланкастер, который мог улыбаться, говоря о встрече со смертью.
— Скажи мне правду, — умоляла она, и улыбка с его лица исчезла. — Что-то изменило тебя, Ник. Мы были друзьями, и я имею право знать, что случилось.
Ланкастер пристально посмотрел ей в глаза.
— У тебя нет права спрашивать меня. Это было десять лет назад. И я не говорю об этом. Никогда.
— Ты поговоришь об этом со мной, черт возьми.
— Я уже сказал тебе, что не пытался убить себя. — От гнева на шее у Николаса вздулись жилы, а голос повысился до крика. — Разве тебе не достаточно моего слова? Ты думаешь, что я лгу? Говорю неправду, чтобы скрыть слабость и трусость?
— Я…
Синтия никогда не боялась Ника. И никогда не представляла, что может бояться. Но на короткий момент она заметила, как в его глазах вспыхнуло что-то темное, наполненное яростью.
— Конечно, нет, — прошептала она. — Зачем мне так думать?
Ник покачал головой, провел рукой по лицу.
— А почему бы нет?
— Ник, я только хотела узнать, что…
— Мне надо выйти отсюда.
Он стукнул кулаком по крыше экипажа, и тот, и без того уже начавший замедлять скорость, остановился.
— Подожди! — закричала Синтия, когда он вышел. — Что ты делаешь?
Высунув голову, она увидела, как он растворяется в сумерках, и услышала удаляющиеся шаги. Она провожала его взглядом, пока он не исчез из виду, потом подняла глаза на козлы. Адам внимательно смотрел на нее. Лицо у него было взволнованное.
— Почему его светлость такой сердитый?
— С ним все в порядке, — ответила Синтия, нырнув в экипаж и ощущая привкус лжи на губах.
С Ником было не все в порядке. Совсем не в порядке. Что же с ним случилось? Ей придется поверить ему, разве не так? Но должно же быть какое-то объяснение? Она смахнула слезинки с ресниц и села ждать возвращения Ника и того, что за этим могло последовать.
Капли дождя упали ему на нос. Где-то в южном направлении сверкнула молния. Стало совсем темно, а он вышагивал под дождем, как рассерженный ребенок.
И глупым он был тоже как ребенок, когда думал, что Синтия никогда не спросит его о шраме. К тому же он не знал, что здесь, в Йоркшире, среди слуг ходили разговоры о нем. В Лондоне — да, хотя его родители позаботились, чтобы нанять только трех слуг на первое время, и все они отличались благоразумием.
