Диана выдала целую теорию, объясняющую этот феномен:
– Когда ты сочиняешь и пишешь рассказ, или роман, или повесть – да что угодно, – ты преобразуешь живую речь в некую искусственную конструкцию, собранную из слов, предложений и абзацев. А тот, кто читает твой текст, мысленно разбирает эту конструкцию на отдельные предложения и слова. Но напечатанный текст – это просто значки на бумаге. Они лишены интонаций, у них нет голоса. Живая речь в напечатанном виде превращается в нечто стерильное, усредненное. Когда мы читаем, мы проговариваем про себя то, что читаем, и тем самым как бы «оживляем» прочитанное звучанием мысленной речи. Но звуки у нас в голове – это не настоящие звуки, а лишь отголоски. Бледные призраки звуков.
Делать было особенно нечего, и мы решили сходить на то место, где обнаружили пчелиный улей. Когда мы выходили из дома, с неба посыпался град, но он очень быстро закончился, тучи рассеялись, и температура поднялась аж до двадцати одного градуса по Цельсию.
Я была сильно разочарована.
То есть я не ждала никаких ослепительных лучей света, бьющих с небес, как в легендах о короле Артуре. И все же… Мы притащились сюда по лесу, продираясь сквозь заросли, спотыкаясь о корни деревьев и увязая в размокшей грязи – и все ради чего?! Ради унылого пятачка голой земли, похожего на замусоренный пустырь. Дерево, в котором когда-то был улей, не представляло собой ничего особенного. Разумеется, от самого улья не осталось вообще никаких следов.
– В прошлый раз здесь было по-другому, – сказала Диана. – Освещение было другое, и вообще.
Зак принялся жужжать, изображая бешеную пчелу:
– Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж!
Я была злая, как черт. Когда мы вернемся домой, надо будет устроить себе небольшую шестикилометровую пробежку – для поднятия настроения и достижения душевного равновесия. Я как раз размышляла на эту тему, когда Жюльен пихнул меня локтем в бок и указал пальцем куда-то в сторону. Я повернулась туда и увидела Заковского бутлегера, высокого индейца с расплющенным носом. Он стоял в зарослях на краю пустыря и смотрел прямо на нас.
Он не проявил ни малейшего признака беспокойства, когда мы все уставились на него. Нам сразу стало понятно, что дядька крепко сидит на солоне.
А потом он исчез, растворился среди деревьев.
ЖЮЛЬЕН
Nique ta mere, это был просто пипец, а не день: совершенно убийственное похмелье, смерть, идиотский поход к этой мрачной поляне, где когда-то был улей, потом еще порция насилия, а под конец – снова смерть, катастрофа, огонь. В общем, не день, а сплошное безумие и беспредел.
Когда мы вернулись из леса, Диана отправилась в город – чистить зубы индейцам. Зак и Сэм пошли «на добычу» за выпивкой. Сказали, что попытаются разыскать что-нибудь поприличнее в плане бухла. Серж тоже ушел. Я потом видел, как он ходит туда-сюда по одной узенькой улочке: в руке – наладонник, на голове – наушники с микрофоном. Я так думаю, он передавал в Париж отчет о нашем унылом совместном житье, которое напоминало неудавшийся социальный эксперимент хипповских коммун начала 1970-х годов.
Я бродил в одиночестве по улицам, совершенно безжизненным и пустынным, как в фильме «Штамм «Андромеда». Я уже почти придумал свою следующую историю и теперь размышлял над деталями. А потом я увидел какого-то парня из хайда, который бежал со всех ног, а за ним гнались еще десять парней. Они пробежали через перекресток и тут же исчезли из виду. Это было похоже на кадр из мультфильма, только в этом мультфильме присутствовали очень даже реальные бейсбольные биты и топоры. Потом со стороны Рок-Пойнт-роуд донеслись истошные крики. Потом вновь стало тихо. Я не пошел смотреть, чем все закончилось.
Когда я вернулся домой, Диана как раз пересказывала остальным все последние городские сплетни:
– Солон. Они нашли целую коробку. Она была спрятана внутри пианино, в центре досуга и отдыха для подростков. Весь остров наводнен солоном.
– То есть все здешние подростки его принимают?
– Похоже на то.
Я спросил у Дианы, тяжело ли проходит процесс отвыкания от солона. Бывают ли у людей «ломки» и все такое.
– Я интересовалась этим вопросом. Люди, которые принимали солон, а потом перестали, говорили, что им не хватает ощущения одиночества. Им очень не нравилось, что надо заботиться о других. Они тосковали по своему одиночеству, и ничто не могло унять эту тоску.
На ужин у нас были микроскопические порции лосося и «шведский стол» из омерзительных консервированных овощей: мягких, безвкусных и склизких, – тех самых, которых так любят америкосы, отчего их тела превращаются в жирные неповоротливые бочонки.
Сразу после ужина случилось одно примечательное событие: мы услышали, как прямо над домом пролетел небольшой реактивный самолет. Это было действительно необычно, поскольку, кроме нас шестерых, на этот остров уже давно никто не ездит – с тех самых пор, как мир потерял интерес к «последнему из известных науке мест, где был обнаружен активный пчелиный рой».
Самолет пролетел прямо над нашим домом, держа курс на северо-восток, к аэропорту. А потом мы услышали взрыв. Encore, nique ta mere!
Мы выскочили на улицу и увидели вдалеке столб черного дыма. Мы тут же уселись в наш грузовичок и помчались в аэропорт. Самолет упал справа от взлетно-посадочной полосы, если смотреть в сторону леса. Это был настоящий кошмар: стометровый кусок смятого металла, разбросанный багаж, раскуроченное киносъемочное оборудование и горящие обломки. На острове не было пожарного депо, но пожарные все равно бы ничего не спасли – после такого крушения спасать уже нечего. Остается только стоять, и беспомощно смотреть, и ломать себе голову, чей это был самолет, и кто мог быть на борту.
Кроме нас шестерых, к месту крушения примчались еще двое хайда. Они деловито искали что-то среди обломков – и почему-то нам сразу же стало ясно, что они ищут отнюдь не тела погибших. Это было странно и как-то даже слегка настораживало. Мы отошли в сторонку и принялись наблюдать за индейцами. Вскоре один из них – тот, который помладше, – окликнул другого и указал на слегка обгоревший, но в целом не пострадавший деревянный ящик с маркировкой «СУХИЕ ЗАВТРАКИ». Хайда, который постарше, поднял с земли металлическую рейку и с ее помощью взломал ящик. Внутри был солон. Несколько сотен коробок.
– А вот и оно.
Хайда, который помладше, сходил к машине и принес канистру бензина. Вылил почти весь бензин в ящик с солоном и поджег его, бросив туда недокуренную сигарету. Я подумал, что те двое повешенных, которых мы видели днем – это только начало. И теми двумя дело не ограничится.
– Эй, ребята, – окликнул Зак хайда. – А почему вас только двое? Где все остальные? В смысле, у вас тут не каждый день падают самолеты, но никто не пришел посмотреть.
– Все сейчас заняты. -Да?
Между собой мы уже обсудили вероятные причины крушения самолета. Но это были всего лишь догадки. И тут хайда, который помладше, очень нас удивил. Никто его ни о чем не расспрашивал, он сам сказал:
