Книга Воины бури - Бернард Корнуэлл

Сто двадцать воинов выступили перед рассветом. Копыта наших коней гулко стучали в каменном туннеле северных ворот Сестера, освещаемом двумя чадящими факелами. Слуги вели тринадцать вьючных лошадей, нагруженных щитами, копьями и мешками с сухарями, вяленой рыбой и ломтиками ветчины. Мы ехали на войну.

Мой шлем свисал с луки седла, Вздох Змея красовался на боку, Финан скакал справа, а Ситрик слева. Сзади располагался знаменосец с беббанбургским флагом с волчьей головой. Мы двигались по римской дороге, которая вела нас на север через погост, где призраки наблюдали за нами из-под своих потемневших камней и мрачных могильных насыпей. Прямо у берега Мэрса дорога резко сворачивала на восток, и именно в этом месте я остановился и посмотрел назад. Темным пятном виднелся вдали Сестер, его укрепления обозначались тусклым светом факелов внутри города. Ночь была безлунная, облака закрыли звезды, и я предположил, что со стен нас никто не видит.

Люди Рагналла находились где-то далеко на востоке. С рассветом мы заметим столбы дыма, отмечающие места, где враг разграбил и сжег богатые усадьбы. Накануне эти пожарища неизменно смещались к югу, показывая, что армия норманнов уходит от северных бургов в менее защищенные земли.

Война полыхала к востоку от Сестера. А мы свернули на запад.

Мы поскакали на запад к Брунанбургу, держась насыпной тропы по краю южного берега реки. Из-за темноты ехать приходилось медленно, но, по мере того как рассветало, мы прибавляли шагу. Прилив шел на убыль, и вода с журчанием уходила, обнажая илистые отмели. Кричали морские птицы, встречая утро. Дорогу нам перебежала лисица, таща в зубах чайку с перебитым крылом, и я попытался разглядеть в этом доброе предзнаменование. Река, колыхаемая ветерком, поблескивала, словно старое серебро. Я надеялся на ветер покрепче, на маленькую бурю, но воздух оставался почти неподвижным.

Брунанбург казался темным пятном, верхушки бревен частокола подсвечивались красным – то было зарево костров, горящих во дворе. Тропа сворачивала влево, к главным воротам крепости, но мы забрали вправо, туда, где на серебристой поверхности реки обрисовывались смутные очертания. То были два корабля, которые Этельстан и его товарищи увели с их стоянки к северу от Эдс-Байрига. Тот, что покрупнее, назывался «Сэброга», то есть «Ужас морей», и принадлежал теперь мне.

Имя я выбрал сам, потому что не знал, как называли судно норманны. У некоторых кораблей имя вырезают на штевне, но у «Сэброги» такой метки не было. Не нацарапали ее и на мачте. Любой моряк скажет, что менять название корабля – плохая примета, но я частенько так поступал, хотя каждый раз обязательно соблюдал необходимую предосторожность – заставлял девственницу пописать в трюм. Это отгоняет несчастье, поэтому я позаботился и нашел девочку, которая окропила балластные камни «Сэброги». Переименованное судно было самым крупным из двух и красивым: крутые борта, плавные длинные линии, высокие нос и корма. На штевне, где у большинства языческих кораблей красуются дракон, волк или орел, было вырублено из толстого бревна лезвие секиры. Это заставило меня предположить, что корабль мог принадлежать самому Рагналлу. Некогда лезвие было ярко-красным, хотя теперь краска сильно облупилась. Драккар имел скамьи на шестьдесят гребцов, замечательной работы парус и полный набор весел.

– Господи, спаси, – пробормотал Дудда, потом икнул. – Да это просто красавец!

– Красавец, – согласился я.

– Хорошее судно, – сказал он, изобразив руками фигуру, – оно как женщина.

Заявил это Дудда с гордостью, словно без него до этой мысли никто не додумался. Затем слез с седла с грацией вола, получившего колотушкой по лбу. Хрюкнул, приземлившись, зашел в прибрежный ил, спустил штаны и стал отливать.

– Хорошее судно, оно как женщина, – повторил он и повернулся, не прекращая шумно журчать. – Ты когда-нибудь видел эту Мус, господин? Крошку Мус – ту, у которой родимое пятно в форме яблока на лбу? Вот это штучка! Я бы это яблочко целиком заглотил!

Дудда прежде был кормщиком и бороздил Ирландское море с детских лет. А еще он выпил такое количество эля и меда, сколько могло вместить все это море, и потому был обрюзгшим, краснолицым и нетвердо держался на ногах, но в то утро Дудда, что нехарактерно для него, был трезв и старался поразить меня своей осведомленностью.

– Нам нужно подвести его ближе, – сказал он, неопределенно махнув в сторону «Сэброги». – Отверповать к берегу, господин.

Корабль был пришвартован к одной из немногих свай, переживших нападение Рагналла. Новый причал строился, но еще сильно не дорос до глубокой воды.

– А почему бы тебе не добраться до судна вплавь? – поинтересовался я.

– Иисус на деревянном своем крестике! – встревожился Дудда. – Господин, я ведь плавать не умею! Я моряк! Это рыбы плавают, а моряки ходят!

Кормщик вдруг сел на обочине, измученный усилием, которое ему потребовалось, чтобы пройти пять шагов. Мы перевернули все таверны в Сестере в поисках человека, знакомого с побережьем Ирландии, и Дудда, при всей его очевидной бесполезности, оказался единственным.

– Лох… Лох-Куан? – пробормотал он заплетающимся языком, когда я в первый раз задал ему вопрос. – Да я найду Лох-Куан с завязанными глазами посреди ночи! Господин, сто раз там бывал!

– Но как же ты его найдешь, если пьян? – сердито осведомился я.

– Раньше всегда удавалось, – осклабился пропойца.

Двое парней помоложе из числа моих дружинников скинули кольчуги и сапоги, готовясь зайти в воду и добраться до «Сэброги», – отлив сильно натягивал швартовы и норовил унести судно в море. Вдруг один из них кивнул, указывая на форт:

– Господин, всадники.

Я повернулся и увидел, что к нам приближается Осферт в компании четырех спутников. Осферт теперь командовал здесь гарнизоном – его назначила Этельфлэд, сводная сестра. Это был один из старейших моих друзей, не раз стоявший рядом в «стене щитов», и, узнав меня, он широко улыбнулся.