Климов выматерился, рванул из кармана плоский китайский фонарик и бросился в дом. Комнаты, как он сразу понял, шли анфиладой слева, а кухня располагалась по правую руку от неожиданно просторной прихожей. Сквозь грязные окна в дом кое-как проникал серый свет уральской зимы, делающий разгром с отставшими обоями и вздутым полом каким-то не то что мрачным, а пугающим, скрипящим своей дохлой жутью.
Дом был мертв, и в нем лежал мертвец.
Ян глянул в распахнутую дверь, за которой находились комнаты, вздохнул и шагнул на кухню. Труп он увидел сразу, у старой кирпичной печки. На упавший буфет он уже не смотрел: возле большого железного листа со следами недавнего, наверное, костра лежало, скрючившись, миниатюрное тело в серо-зеленой куртке с красной полосой, вытертых до желтизны джинсах и женских полусапожках. Климов наклонился, потрогал волосы, скрытые за воротником.
Это была женщина лет сорока, черноволосая, с мелкими чертами лица и узкими бедрами. «Не рожала», – вдруг подумал Ян. Он направил лучик фонаря на лицо. Южанка, таджичка? Да нет… Закашлявшись – так трудно презирать свою трусость! – Климов обмотал палец носовым платком и очень осторожно попытался повернуть замерзшее мертвое лицо.
Нет, не выйдет. Трое суток, сказал Асламов?
– Юра! – крикнул он. – Ко мне, живо! Ко мне, лейтенант!
На веранде загремели шаги. В руке у милиционера уже горел фонарик. Не без труда подняв правую руку, Ян зашарил по карманам покойницы. Это было не слишком легко, руки не гнулись, их приходилось с натугой оттягивать в сторону.
– Не трогали б вы ее, Ян Антоныч, – забормотал Асламов, склоняясь над телом.
– Верну на место, – огрызнулся Климов.
Карманы куртки были пусты, не считая зажигалки и раздавленной пачки «Мальборо», в которой оставались три сигареты. Ни телефона, ни даже ключей от квартиры. А вот джинсы… Ян вытащил три презерватива в стандартной упаковке и тонкую черную полоску – вроде пластик, а может?.. Он выпрямился, поднес полоску к свету окна, потом подсветил фонариком, даже ногтем поскреб. Вроде пластик, только странный какой-то: на вид скользкий, на ощупь шершавый. Пластинка была чуть короче его ладони, сантиметра четыре в ширину, а толщиной – тут Ян скривился в дурацкой усмешке – да вот как раз с презерватив в упаковке. С одной стороны по краям шли какие-то едва заметные зубчики, противоположная оказалась гладкой. Покачав головой, Климов аккуратно спрятал находку в верхний карман куртки:
– Не знаю, что это, – сказал он Асламову. – Но вашему Михалычу эта штука точно ни к чему. Пускай гондоны исследует, вдруг дырявые.
– Думаете?.. – осторожно спросил лейтенант.
– Уверен!
Ян выдохнул, глянул наверх – как он и ожидал, широкий чердачный люк был открыт, – потом повернулся к лейтенанту:
– Ты меня забросить не сможешь, а я тебя – вполне. Только погоди-ка…
Он сунул руку за спину, под куртку, достал ТТ, продернул затвор и вложил пистолет в ладонь опешившего старлея:
– Ствол, если что, из военных, без истории. Чистый, понял? А ну, давай лезь по мне, как по медведю!
Крякнув, старший лейтенант Асламов запрыгнул на согбенную спину Климова и тут же оказался вровень с люком чердака. Ян постарался поднять его повыше, благо мальчишка весил для него всего ничего – Юра тут же ухватился за гнилую закраину, подтянулся. Климов толкнул его рукой в подошвы:
– Слаб ты, парень. Водку пьешь, с проституток деньги собираешь? А ну, пошел! Пошел, солдат!
– Вот легко вам говорить, Ян Антоныч, – раздалось с чердака. – А вы с мое походили бы по району!
– Да ну?! – изумился Климов и, сам не зная зачем, подпрыгнул, ухватился руками за раму чердачного люка, а потом вдруг потянул, понес себя вверх.
Ему было тяжко, но помощь старлея все же не понадобилась: Ян кое-как забросил ноги и сел, едва дыша.
– Черт, – сказал он. – Что-то я стал слишком высокого о себе мнения.
Он застонал, поднялся – и сразу же удивился двум разобранным панцирным кроватям, в беспорядке разваленным по всему чердаку. Между ржавых быльцев валялись ведра с остатками сто лет как засохшей краски, черный от копоти и грязи алюминиевый горшок, еще какое-то металлическое дерьмо.
– Пыль потерта, и здорово, – сообщил Асламов, светя на пол фонариком.
– Боковушки смотри, – приказал Ян. – Доски… А, да тут они и не прибрали даже за собой!
Юра первым подошел к дощатой стенке чердака, опустил фонарик: в углу та же дырка и пара гвоздей изуродованных.
– Знаете, – он с преувеличенной аккуратностью поставил ТТ на предохранитель и вернул Яну, – мне кажется, они не хотели ее убивать. Должны были тут встретиться, она сидела, костер жгла, грелась. А потом что-то пошло не так, и вот – грохнули ее. Это что ж получается, Ян Антоныч, – луч фонарика случайно скользнул вверх, и Климов увидел, как тревожно блеснули глаза Асламова, – шпионка у нас тут была?
– Что-то вроде, – вздохнул Ян. – Ничего иного, как ты понимаешь, у нас не вырисовывается. Так ведь, товарищ оперуполномоченный?
Асламов прерывисто вздохнул в ответ и провел рукой по взмокшему лбу.
– А если она не одна? – спросил он в темноту.
– А вот ты сперва личность установи – если сможешь, понятное дело, – а потом уже считать будем, одна или не одна, – Климов хмыкнул, осматривая углы чердака. – Н-да… Тут они тоже рылись, только быстро, наскоро. Нет здесь для них ничего. Странное это все дело, Юра! Какова же их логика, что они искать могут? Какие-то, насколько я понимаю, металлические предметы. Но какие, чтоб их всех?.. Горшки, кувшины, самовары, тару из цветных металлов? У них там металлоприемка своя, получается?
– Ох, не шутили б вы, Ян Антоныч, – немного сдавленным голосом отозвался лейтенант. – Тот вон, третий дом, думаю, и смотреть незачем. Там на крыше хороший лист был, оцинковка свежая, – так его разобрали мгновенно, вж-жик, и все, без разговоров. Давно уже, знаете…
Ян спустил вниз ноги, прыгнул. Юра поступил иначе: повис на руках, глянул немного опасливо и потом только разжал пальцы.
– Я следы ваши затопчу, – сказал он, отряхивая штаны от грязи. – Скажу, связи не было, бегал взад-вперед.
– А тут зачем оказался? А? Или не спросят?
– А запах горелого учуял, – у лейтенанта уже, видно, вся история продумана была до мелочей. – Это вообще моя земля, я тут всех судимых знать должен, и все такое прочее. Не, меня не спросят даже. Я вот только знаете что?.. Я ее обыщу, наверное, еще раз. И вообще, она мне не нравится. Внешность вот… странная какая-то. Хотя была красивая, по-моему. Вам не кажется?
– Да, – очень тихо ответил Ян. – Ладно, я пошел пока. Звони сразу, как только что-то прояснится, понял?
– Да как тут не понять…
Климов выбрался по своим следам на соседний участок, а там – до калитки, и быстро, не оглядываясь, пошел вверх по Бабушкина. В спину ему дул противный ветер, пришлось поднять воротник. Лицо убитой женщины – серое, окаменелое на морозе – стояло у него перед глазами, едва не заставляя спотыкаться. Дойдя до перекрестка, Ян вытащил сигареты, долго чиркал зажигалкой: ледяные порывы сбивали пламя.
