— Чёрт знает что! — пробурчал Холланд.
«Ну не только чёрт…» — мелькнуло у Олега.
В этот момент в дверях показался возмущённый дворецкий, а следом за ним какой-то оборванец в живописных лохмотьях.
— Эт-то ещё что такое? — нахмурился граф.
— Ваше сиятельство, — пролепетал Джордж, — я его не хотел пускать, но он…
— Тут, господин граф, такое дело, — заговорил бродяга, не слишком-то робея. — Письмо вам!
— От кого? — поморщился Рич — со стороны «почтальона» несло отнюдь не благовониями.
— Того не ведаю.
Граф протянул руку, но нищеброд проворно спрятал послание за спину.
— Мне пять крон обещано с вас получить!
Холланд долго смотрел на бродягу, явно желая вытолкать взашей непрошеного гостя, но потом рациональное начало возобладало в нём. В конце концов, пять крон не деньги.
Сунув затребованную мзду в чёрные от грязи руки, граф получил письмо.
— Господь да благословит вас, сэр! — поклонился босяк.
Холланд, потеряв к нему интерес, нетерпеливо развернул письмо.
Что писал неизвестный адресант, Сухову видно не было, зато он мог «читать» выражение лица Генри Рича. Вот оно окостенело, словно оскорбившись, вот крылья носа затрепетали, а губы скривились. Граф был в ярости.
Порывисто сложив письмо, Холланд сделал пару быстрых шагов и окликнул из дверей уходившего бродягу:
— Эй, кто тебе передал это?
Бродяга, убедившись, что догнать его будет трудно, ответил:
— Никто! На улице нашёл.
— А дом помнишь? Если проведёшь моих людей, получишь золотой соверен!
Нищий расплылся в улыбке совершенного счастья.
— Проведу, ваше сиятельство! Как есть проведу!
Отослав небольшой отряд вместе с оборванцем, граф сделал знак страже и вернулся в дом. Сухов почувствовал опасность.
— Что-то серьёзное? — вымолвил он.
— Весьма, — глухо произнёс Холланд, а затем добавил официальным тоном: — Олегар де Монтиньи, вы арестованы!
Глава 16,
из которой явствует, что сотворённое благо частенько оборачивается не к добру
Первый день после отправки письма Жербье провёл на нервах. Он всё ждал, когда же что-то произойдет, вздрагивал при каждом громком звуке, долетавшем в его «камеру», но так ничего и не дождался.
Бальтазар впал в уныние, и оно-то как раз и помогло ему заснуть, а не ворочаться всю ночь, обдумывая печальные думы по кругу.
Второй день начался, как обычно, — с тарелки каши, принесённой Виктуаром.
— Рисовали? — поинтересовался слуга.
У Жербье что-то внутри ёкнуло, но он нашёл в себе силы не подать виду, что испугался, и промямлил:
— Да так… Набросал кое-что…
Если бы Виктуар потребовал показать наброски, что бы он тогда делал?
Дверь затворилась за слугою, и Бальтазар отёр пот со лба.
Вот тут-то его и пронзила пугающая мысль: а если первым, кто подберёт выброшенное им письмо, окажется тот же Виктуар?! Или Александр? Что тогда? И Жербье отважился на решительные действия.
Он бросился к топчану и резким движением отодвинул его от стены — первые три ночи художник занимался тем, что расшатывал камни, из которых была сложена стена. Раствор был замешан плохой, он крошился под пальцами и осыпался на пол.
Вот его-то Бальтазар и сгрёб аккуратно в кучку, а потом набил им свой собственный шёлковый чулок. Получился этакий кистень, которым убить трудно, зато оглушить можно было запросто.
Руки у Жербье ходили ходуном, но ближе к обеду он всё же справился с собою и даже придумал хитрый план: за оставшееся до кормёжки время набросал по памяти портреты того же Виктуара, Александра и Ярицлейва.
Бальтазар сильно вздрогнул, когда загремел засов. Быстро вытерев потные руки, он взялся за своё оружие. Вошедший Виктуар был, как всегда, осторожен — миску с кашей он держал в левой руке, правую оставляя свободной. Мало ли что вздумает заключённый.
— Хотите глянуть? — натянуто спросил Жербье.
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался слуга.
Он взял в руки рисунок, изображавший Александра, и хмыкнул.
— Похож!
Полюбовавшись своим портретом, Виктуар отложил его, потянувшись за третьим «шедевром».
В этот-то момент Бальтазар и нанёс свой удар — увесистый мешочек огрел слугу так, что тот свалился без чувств.
Задыхаясь, Жербье на цыпочках прошёл к двери, выглянул. Громкий голос Ярицлейва спугнул его — Бальтазар сорвался на бег, кинувшись сперва к лестнице, где обнаружил Александра. Слуга очень удивился их встрече и закричал:
— А ну стой, гад!
Жербье тут же кинулся обратно, заметив, как из его темницы выбирается на четвереньках Виктуар, морщась и потирая шишку на голове.
— Держи его!
Бальтазар запаниковал, заметался и уже совершенно случайно выскочил именно туда, куда было нужно, — в холл.
— Стой!
Жербье, всхлипывая от ужаса, забился о входную дверь, шаря по створке в поисках запора, нащупал какую-то ручку, слыша за спиной гулкие шаги, дёрнул её вверх-вниз-вбок и вывалился на ступени, сбив с ног солдата с мушкетом.
Тот покатился по лестнице, изрыгая ругательства. Двое его сотоварищей, не успев отпрыгнуть, тоже упали, роняя оружие.
Бальтазар, сам едва не покатившись, рванул к видневшимся за липами воротам, но угодил в крепкие руки солдат.
— Кто таков? — рявкнул офицер, наполняя воздух тошнотворной смесью табака и чеснока.
— Я — Жербье! — завопил художник, вырываясь. — Бальтазар! Они меня похитили! Я послал весть графу Холланду! Я…
Поток его излияний был пресечён тычком пальца в грудь.
— Так и сидел бы на месте, дур-рак! — прорычал командир отряда. — Сорвал нам захват, дубина этакая!
— Я не знал… — лепетал Жербье. — Я не думал…
В ту же секунду дуло мушкета со звоном вышибло стекло, и грохнул выстрел. Один из солдат мигом упал в траву, и тяжёлая круглая пуля пробила навылет грудь его соседа.
— Огонь! — гаркнул офицер, картинно поднимая пистолет.
Следующей пулей, вылетевшей из дома, ему снесло пол-лица. Солдаты дали залп, который выбивал стёкла и откалывал здоровенные щепки от двери. Двое из них, отложив разряженные мушкеты, подхватили трухлявое бревно и побежали ко входу, бранясь самыми чёрными словами.
Таран с гулом и треском впечатался в дверь, и тут же прогремел выстрел из мушкетона. В окошке мелькнуло бледное лицо Виктуара.
