На кухне засвистел чайник, Галина вышла. Свист прекратился.
– Идите сюда, – позвала Галина, снова заглядывая в комнату, но Александр покачал головой:
– Вы не обидитесь, если я откажусь? Честно сказать, мне не до чаю.
– Дело ваше, – пожала она плечами. – Я тоже не великая любительница чаи гонять, к тому же работа…
Александр понял это как намек, что пора сматываться, и резво подскочил.
– Нет, сидите, сидите! – засмеялась Галина. – Я совсем не то имела в виду. Фотографию я вам дам, конечно, и даже не одну. Это, наверное, не очень здорово и где-то даже неэтично с моей стороны, но поскольку вы из-за Эли попали в такую странную историю…
Она примолкла, как бы выжидая, что Александр хоть что-нибудь скажет, но он упрямо молчал.
И тут зазвонил телефон.
– Минутку. – Галина вышла в прихожую, притворив за собой дверь. Это ужасно не понравилось Грете, которая сразу села под дверью и начала тихонько подвывать и повизгивать, причем она подвывала и повизгивала до тех пор, пока дверь не приоткрылась. Грета ввинтилась туда своим гладким полосатым телом, и Галина снова закрыла дверь.
Насколько понял Александр по обрывкам слов, это было какое-то довольно бурное объяснение с заказчиком. Стараясь не вслушиваться, он присел к столу и с вполне объяснимым любопытством стал разглядывать некую странную фигуру, которая стояла на деревянной подставке и отдаленно напоминала русалку, обвившую вокруг себя хвост и понурившую голову. Рядом с серой и невзрачной фигурой лежали металлические приспособления, чем-то похожие на медицинские шпатели, только разной формы. На них засохли серые комки, и Александр понял, что видит специальные штуковины для разглаживания глины. Помнится, он где-то читал, что называются они стеки. На столе лежала глиняная колбаска, и Александр задумчиво принялся разминать ее, удивляясь неприятному ощущению в пальцах. Ну да, у каждого ремесла свои хитрости, он-то раньше думал, что чем глина мягче, однородней, тем лучше, а оказывается, в нее намешивают как можно больше всяких гадостей.
Намешивают всяких гадостей… В глину намешивают…
– Это будет русалка.
Голос за спиной раздался так внезапно, что Александр чуть не подскочил.
– Трудно сейчас верится, да? Вот придете, скажем, через неделю – удивитесь тому, что получится!
– Вы что, неделю будете лепить такую маленькую фигурку? – рассеянно спросил Александр, пытаясь не потерять мысль, которая медленно, словно бы сама себя боясь, оформлялась в его голове.
– А вы думаете, это так быстро? – не без обиды спросила Галина. – Вот я закончу лепку, заглажу все как следует – главное, чтобы не было ни трещинки, а то разорвет фигуру при обжиге. Значит, первое – слепить. Потом обжечь, потом покрыть эмалью и снова обжечь. Она станет вся такая беленькая, гладенькая, одно удовольствие смотреть. Потом ее расписывают пигментами с флюсом (это такой легкоплавкий состав), потом опять обжиг. И никогда не знаешь точно, что получится, потому что пигменты иногда дают совершенно неожиданный эффект при обжиге, или глазурь оплывет, а то и вовсе разлетится скульптурка на последней стадии обжига или пойдет по ней цек.
– Что?
– Цек, ну, такие мелкие трещинки. Кстати, иногда мы этого эффекта нарочно добиваемся, поразительные могут получиться результаты. В Японии, к примеру, еще в древности…
– Галина, – перебил вдруг ее Александр, ощутив, что внезапная догадка, пугающая и фантастическая, наконец-то сложилась в голове и готова выразиться в словах, – вот такой вопрос дурацкий… То есть я хотел проконсультироваться с вами как со специалистом. Я читал в одном детективе, как один… одна женщина отравила человека с помощью керамической кружки, которую сделала ему в подарок.
– Батюшки-светы! – хлопнула глазами Галина. – Какая пакость, однако! Но что-то я не пойму, каким образом. Она что, обмазала кружку какой-то отравой, что ли?
– Нет, если обмазать, то яд смоется, – сообразил Александр. – Вы говорите, в глину подмешивают корундовую пыль, кирпичную крошку… А нельзя туда подмешать, например, мышьяк? Хотя бы в виде инсектицидов или гербицидов, ну, я хочу сказать, крысиного яда или удобрений каких-нибудь мышьяковистых? Или, к примеру, ей просто попалась глина с примесью мышьяка. Нечаянно! Я, когда читал этот детектив, не очень-то поверил…
Галина смотрела на него задумчиво. Она тоже не верила. Еще бы! Ежу понятно, что никакого такого детектива Александр не читал, потому что детектива этого и на свете не было. Но кружка была! Александр видел ее перед собой так же отчетливо, как в тот первый раз: переливчатая, голубовато-зеленовато-перламутровая, покрытая причудливым скрещением синих линий, с лицом прекрасной берегини… Кружку эту он видел в руках Манихина. А сделала ее Марина. Нарочно для него!
– А кружка обожженная была? Глазурованная? – вдруг деловито спросила Галина.
– Наверное, – пробормотал Александр.
– Не наверное, а наверняка, иначе она развалилась бы и никого из нее отравить было бы невозможно. А впрочем, это все же бред! – махнула Галина рукой.
– Почему бред? – опешил Александр.
– Потому что керамика держится прежде всего на обжиге, ясно? А обжиг – это минимум 900 градусов. Для самых грубых изделий из красной глины. А для фаянса обжиг 1300 градусов. Причем, как я вам только что говорила, сначала один обжиг, потом второй – после глазуровки. Минимум двукратное испытание, вы понимаете? Яд просто заварится, перестанет действовать. Вдобавок глазуровка перекроет его доступ из глины, вы понимаете? Это абсолютно нежизненный сюжет. А детектив был зарубежный или отечественный? Не Дик Фрэнсис, кстати?
– Нет, – рассеянно пробормотал Александр. – Наш автор какой-то, фамилию забыл.
Значит, размышлял он, эта загадочная Марина ни при чем, категорически ни при чем! А забавный был бы поворот… Но не жизненный, это точно! Потому что Марина дважды спасла жизнь Манихину – один раз после отравления рыбой, второй… Про второй раз Александру ничего не известно, но он был, о нем упоминал Манихин.
И двойной обжиг при 1300 градусах – это впечатляет, конечно. Пусть мышьяк и относится к металлам, но ядовит он не в чистом виде, а в соединениях – окислы его, соединения с натрием и многое другое. Но какое из этих соединений способно выдержать такую температуру да еще изоляцию в виде глазури – и остаться потом ядовитым? Осечка, господа! Осечка!
– Извините, Галина, – убито пробормотал Александр, – вы не обидитесь, если я возьму фотку и пойду?
– Нет проблем, – кивнула она. – Кстати, я вспомнила, у меня две фотографии Эльвиры. Вот эта, – она подала Александру уже знакомый ему по Гошиным описаниям снимок двух женщин, – и еще новогодняя. Мы тут нарядились, я была Снегуркой, мой муж – Дедом Морозом, а Эля – цыганкой, ну и ходили по квартирам, прикалывались, как могли. Эля вообще обожала цыганку изображать, в ней что-то было такое, южное, диковатое, безудержное…
