Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
– Вот, кажется, все собрались, – обрадованно вздохнула Черниха, засеменила на кухню, стала собирать на стол.
Таня быстро разделась, подошла к брату, присела рядом. Костя вдруг икнул, ткнулся ей в колени и, уже не сдерживаясь, заревел во весь голос.
– Котька, ты чего, ну перестань, – начала успокаивать его Таня, а у самой на глазах появились слезы.
– Говорила я ему, не верил, не послушался, – вздохнула Фрося.
– Ты, девка, зря не наговаривай на парня, – подала голос Черниха. – Что тяжело ему одному, то это верно, но ничего, перемелется мука. – Старуха замолчала, грустно посмотрела на меня, на Таню и добавила: – Теперь, я думаю, легче будет.
Она налила в тарелки щей, поставила хлеб.
– Садитесь, гости дорогие, – нараспев сказала она.
Ефим Михайлович хотел было сесть за стол, но его остановила жена:
– И не думай, Ефим. Что у них, родни нет! Мимо родного дома как оглашенные пролетели. Собирайтесь, пошли к нам.
– Ты это чего раскомандовалась? – сверкнула глазами Черниха. – Ну прямо генерал. Ребятки, садитесь. Алька, а ты что свою не привез? Показал бы нам ее – или боишься, сглажу?
Алька хитровато улыбнулся:
– Кого надо, я привез, верно, Степа?
«Верно, Алька, верно». – Я благодарно взглянул на Серикова.
Нас посадили рядом с Таней. Я догадываюсь, сделали это специально.
Таня смущенно посмотрела на меня, нагнувшись, что-то шепнула Косте. Он, слабо улыбаясь, согласно кивнул головой.
Что-то обмякло у меня внутри, теплой волной разошлось по всему телу. Я понимаю, с этой минуты многое должно измениться в моей жизни. Я боюсь поверить в это, боюсь даже пошевелиться.
Под столом играют маленькие котята, гоняют по полу клубок с шерстью. С печи, там, где у Чернихи лежат смолевые поленья на растопку, настороженными глазами следит за ними рыжая лохматая кошка.
ПОЧТОВЫЙ КРУГ
В начале октября Степан Оводнев наконец-то нашел время, чтобы съездить к жене. Еще в мае, на прииске Удачном, где они с бригадой плотников подрядились строить школу, его разыскало письмо. Мария делала ему последнее предупреждение.
«Приезжай, иначе будет поздно, – писала она. – Надоело. Если я для тебя пустое место, подумай хоть о дочери».
«Ничего – баба не волк, в лес не убежит, – решил Оводнев. – Сначала надо закончить работу».
Все лето они вкалывали с утра до позднего вечера. Заработали хорошо, на человека вышло по три тысячи, а ему сверх того еще бригадирские. Закончив с плотницкими делами, он улетел к себе в Нойбу, заключил там с коопзверосовхозом договор на новый охотничий сезон и только после этого вспомнил о письме. Как ни крути – ехать надо. Заодно заглянет в Шаманку. И стал собираться в дорогу. Для такого случая в поселковом магазине купил себе серый в полоску костюм, модные полуботинки, конфет дочери. Дома достал припрятанные соболиные шкурки – жене на шапку, затем побрился, переоделся – и будто сбросил с себя лет десять. А было ему уже далеко за сорок.
Нойба – поселок небольшой, рейсы сюда выполняются два раза в неделю, да иногда по субботам прилетает почтовый. На нем-то и хотел улететь Оводнев, зная, что по пути в Чечуйск летчики обязательно садятся в Шаманке, а оттуда до Христофорова, где жила Мария, можно добраться на лесовозе. Обычно почтовый прилетал после обеда, но Оводнев на всякий случай пришел на аэродром пораньше.
Шел дождь. Аэродром был пуст. Оводнев постоял на краю летного поля, затем спрятался за бревна, которые валялись на берегу реки рядом со взлетной полосой, и стал ждать. От бревен сыро наносило корой, лежали они здесь давно. Уже несколько лет планировали построить в Нойбе аэровокзал, даже успели завести бревна, Но, как говорится, воз был и ныне там. «Весной нужно будет взяться, – размышлял Оводнев. – Хватит мокнуть под дождем».
Его знобило, кутаясь в плащ, он чувствовал, как по телу ползет холодный пот. «Этого еще не хватало, – мелькало в голове, – заболеть».
К вечеру, когда стало ясно, что самолет не прилетит, он встал, оглядел свои попорченные дождем брюки и сутулясь зашагал домой.
«Слетаю в следующий раз, – успокаивал он себя. – Не видела год, подождет еще. Завтра соберу харчи – и в тайгу, а то совсем раскис».
Дома он, не раздеваясь, лег в постель. Впервые не хватило сил растопить печь. Так он и пролежал трое суток, а на четвертые ему стало совсем плохо. Что-то тяжелое и вязкое навалилось на него, сердце задергалось и неожиданно, как перед прыжком, замерло. И тогда Оводнев закричал, но никто его не услышал, потому что крика не было, вышло какое-то тягучее мычание. Оводнев хотел пошевелиться, соскочить на пол, но тело не слушалось. В следующую секунду кровать качнулась и он потерял сознание. Кто-то тронул его, и Оводнев услышал далекий, будто из соседней комнаты, испуганный мужской голос:
– Степан, а Степан! Ты это чего, потерпи. Сейчас звонили, самолет уже вылетел.
«Кто бы это мог говорить?» – мучительно напряг память Оводнев. В голове вновь зашумело. Сердце медленно, будто нехотя, набрало свой привычный ритм. Он осторожно приоткрыл глаза и увидел себя закрытым суконным одеялом, поверх которого лежал овчинный полушубок. Рядом с кроватью, на табуретке, поблескивая щелочками глаз, сидел сосед Тимофей Лунев. «Ну, конечно, это сон, сейчас все пройдет», – попытался схитрить Оводнев, но тут же другой, трезвый голос все расставил по своим местам.
Лунев заметил, что больной очнулся, и поднес ему кружку к губам. Вода ожгла горло. Оводневу стало холодно, захотелось подтянуть ноги, но ничего не получилось.
– Тимофей, сними полушубок, – тихо попросил он. – Ногам что-то тяжело, пошевелить не могу.
– Лежи, паря, лежи, заболел ты. Сейчас самолет прилетит, в больницу отвезем. Я тебе и вещи собрал.
Лунев поднял с пола вещмешок и показал его Степану.
«Значит, в больницу придется лететь», – вяло подумал Оводнев. От одной мысли, что все придется оставить, бросить на произвол судьбы, вздрогнул. Беспокойство переросло в страх.
– Тимофей, достань планшет, – попросил он. – Здесь, в ногах, под матрацем. Будь добр, положи его в рюкзак. Деньги у меня там, документы. Вдруг понадобятся?
Снаружи, из ничего, родился самолетный гул. Нарастая, он проник в комнату и набросился на Оводнева. Стиснув зубы, он закрыл глаза. Переворачиваясь и распадаясь, куда-то в бездну ползли стены, потолок, и Оводнев вновь потерял сознание.
Вечером, после полета, Илья Чупров в полутьме пассажирской кабины заметил выглядывающие из-под сиденья лямки вещмешка. Они были обшиты шкурками и чем-то напоминали собачьи лапы.
«Вот так всегда, – устало вздохнул Илья, – в спешке что-нибудь да оставят. Рюкзак этот, похоже, Оводнева Степана. Придется теперь идти в больницу».
О том, что с Оводневым произошла беда, Чупров узнал случайно. С утра он вылетел по северному почтовому маршруту, или, как еще здесь называют, – почтовому кругу. Уже возвращаясь домой, Илья получил задание – взять больного из Нойбы. Он и не думал, что этим больным окажется Оводнев.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
