– Здравия желаю, товарищ полковник, – тихо произнес охранник. Сказано это было без сухой официальной отчетливости, а мягко, даже тепло – свой приветствовал своего в неофициальной обстановке, на лоне природы, в мягких объятиях чудесной майской ночи, и такое уставное обращение было просто данью уважения к старшему по званию. – Что это вы на ночь глядя?
– Петли надо смазать, – отрывисто бросил полковник. – Скрипят.
– Так точно, – согласился охранник. Его поползновения к панибратству были решительно пресечены начальством. – Перекусить не хотите? Может быть, чай, кофе?
– Некогда, – так же резко, отрывисто обронил полковник. – Служба. Постоялец спит?
– Десять минут назад не спал, – ответил охранник, для верности бросив быстрый взгляд на часы. – Да вон, свет в гостиной горит. Телевизор смотрит, наверное, там этот сериал про ментов...
– Я его забираю.
– Прямо сейчас?
– Не задавайте глупых вопросов.
– Виноват, товарищ полковник, – сказал охранник. – Разрешите взглянуть на предписание?
Полковник резко остановился посреди ярко освещенного двора, повернулся к охраннику всем телом и смерил его с головы до ног пристальным ледяным взглядом. Под этим взглядом башнеподобный охранник заметно уменьшился в размерах.
– Звание? – резко спросил полковник.
– Капитан Захаров.
– Капитан? Значит, не первый год замужем. Должны бы понимать, какая у нас служба. Что вы мне тут бюрократию разводите, капитан Захаров? Хотите поговорить о предписании с генерал-полковником? Я вам это устрою! Завтра же и устрою! Он вам объяснит, капитан, чем оперативная работа отличается от просиживания штанов в архиве – а вы, похоже, именно этим и занимались до вчерашнего дня!
– Виноват, товарищ полковник! – окончательно окаменев, деревянным "уставным" голосом отчеканил капитан. – Разрешите проводить?
– Не заблужусь, – буркнул тот. – Оставайтесь здесь и смотрите в оба. Ситуация неоднозначная, могут быть эксцессы.
Насчет ситуации он сказал зря, но поправляться было поздно. Ситуация и впрямь сложилась неоднозначная и чреватая неприятными неожиданностями, но охраннику было вовсе не обязательно об этом знать. Вон как подобрался, волчина, пес цепной, вертухай в капитанских звездах... Кстати, а почему в роли ночного сторожа выступает капитан? Прапорщика не нашлось? Или этот их постоялец действительно такая важная птица?
Отчетливо стуча каблуками по цементным плитам дорожки, полковник решительно пересек двор, поднялся на крыльцо и вошел в дом. Дом был кирпичный, двухэтажный, и все его внутреннее убранство свидетельствовало об упорных, но безрезультатных попытках придать этому строению вид обжитого семейного гнездышка. Все эти коврики на полу, репродукции на стенах и легкомысленные занавески на окнах не могли скрыть бездушного казенного убожества, которое выглядывало здесь из каждого угла. Да и могло ли быть иначе? Ведь это же не постоянная явка, а так, запасной вариант, что-то вроде потайного ящика письменного стола, куда в случае крайней нужды прячут важных свидетелей, за которыми идет охота. В здешнем воздухе витал неистребимый дух присутственного места, который отчетливее всего ощущается в коридорах тюрем, бедных районных поликлиник и периферийных милицейских участков; если для полной определенности чего-то и не хватало, так это портрета президента на стене и гипсового, окрашенного под бронзу бюста Железного Феликса на верхушке задвинутого в угол древнего несгораемого шкафа.
Полковник почувствовал острый приступ тошноты – это могло быть следствием банального никотинового отравления. Подумав об этом, он вынул из зубов окурок, огляделся, ища, куда бы его бросить, заметил дверь туалета, открыл ее и швырнул окурок в унитаз. Полковник с минуту постоял на пороге, давая окурку хорошенько намокнуть, и спустил воду. После этого он заглянул в унитаз и убедился, что окурок исчез. Это была мелочь, но, когда идешь на такое дело, мелочами пренебрегать нельзя.
Постоялец сидел в гостиной перед включенным телевизором и действительно смотрел какой-то убогий сериал. Услышав позади себя шум, он обернулся и привстал – бледный, нескладный, с расширяющимся книзу грушевидным туловищем, с обширной лысиной в обрамлении длинных растрепанных прядей и в мощных очках, придававших его безвольной кроличьей физиономии особенно беззащитный вид. Это была беззащитность особого рода – та, что вместо желания помочь вызывает только глухое раздражение. Статный и подтянутый полковник в своем заграничном костюме и с благородной сединой в густых, аккуратно зачесанных назад волосах по сравнению с этим типом выглядел настоящим денди, этаким агентом 007. Сравнение придало полковнику уверенности в себе, и он подумал, что, пожалуй, отлично со всем справится.
– Здравствуйте, – сухим казенным голосом произнес он, делая шаг вперед и останавливаясь посреди комнаты. – Сергей Владимирович Воронцов, если не ошибаюсь?
– Да, это я. Добрый вечер, – слегка запинаясь, ответил постоялец и, поднявшись из кресла, встал лицом к полковнику. – А вы...
– Полковник Чистобаев, – представился тот, издали показывая Воронцову свое удостоверение. – Мне предписано немедленно доставить вас в Москву для допроса. Собирайтесь, нас ждут.
– Как? – поразился Воронцов, по-женски хватаясь за грудь. – Прямо сейчас?
– Нет времени лучше настоящего, – огромным усилием воли заставив голос звучать дружелюбно, сказал Чистобаев. Воронцов вздрогнул и удивленно заморгал глазами, но полковник не замечал нюансов. – Кроме того, у меня приказ, – твердо закончил он.
– Но... Понимаете ли... Генерал Потапчук – вы его, может быть, знаете, – совершенно определенно запретил мне покидать дом. Категорически!
– Я знаю генерал-майора Потапчука, – поражаясь своему терпению, ровным голосом произнес Чистобаев. – Это прекрасный работник и глубоко уважаемый мною человек. Отдавая вам это распоряжение – вернее, давая добрый совет, вы ведь, в отличие от нас, человек штатский и приказам подчиняться не обязаны, – Федор Филиппович, как и я в данный момент, выполнял приказ своего непосредственного начальника. Но сейчас обстоятельства изменились – круто изменились, я бы даже сказал, радикально. А вместе с обстоятельствами изменились и планы командования в отношении вас. Генерал-полковник Лебедев, под началом которого служит и Федор Филиппович, и ваш покорный слуга, приказал доставить вас в Москву, и я не вижу причины не выполнить данный приказ. Поверьте, это в ваших же интересах. Ну, собирайтесь! А то генералы, знаете ли, такой народ... Не надо заставлять их ждать, они этого не любят.
Он замолчал, глядя на Воронцова с доброжелательной и вместе с тем нетерпеливой миной, как на капризного малыша, который уже успел основательно утомить взрослых своими выходками, но которого тем не менее надо уложить в постель уговорами и лаской, без скандала. Воронцов стоял и хлопал глазами, из-за очков они казались неправдоподобно большими и круглыми. Этот слизняк был из породы беспрекословных исполнителей – тех, на кого достаточно лишь слегка повысить голос, чтобы они со всех ног бросились выполнять любую команду. Полковник Чистобаев видел его насквозь и был уверен, что дальнейшего сопротивления не последует. Тем сильнее он удивился, когда Воронцов, громко, сглотнув, робко произнес:
