– Подарок от владыки! Подарок от владыки!
В этот момент время словно пронзило меня насквозь: как будто мальчик этот бежал ко мне, перепрыгивая временные толщи, да и я – может быть, и не я, а раба божья Ольга – стою тут с Николой, а дома семеро по лавкам, и все некормлены.
Вневременной мальчик настиг нас и вручил газетку, названия которой я не запомнила.
В это время из приемной вышел владыка, мальчик бросился к нему, согнулся в поклоне, коснувшись рукой ледяной земли, после чего получил благословение – старец с силой перекрестил его, ощутимо ткнув длинными пальцами в лоб и плечи.
В сопровождении свиты, опираясь на посох, он медленно двинулся к церкви под колокольный звон. Мы – также медленно – двинулись к троллейбусной остановке.
Уже в троллейбусе Николай принялся рассказывать мне о каком-то исследовании, посвященном пассажирам наземного общественного транспорта. О том, что им пользуются по большей части коренные жители городов.
– Посмотри вокруг, – говорил он. – Ведь это же очень московские лица, это все коренные москвичи, в метро будет совсем другая картина, обрати внимание.
А я вдруг подумала о том, сколько еще мест «за линией» существует так близко. И о том, что хотелось бы там найти.
«Вот Николай все ищет настоящего русского человека, – думала я. – А между тем это он и есть. Верующий, образованный, талантливый человек, который знает свою историю и культуру, который любит Россию и в то же время легко может быть и Николой, и Николя».
Потом мы пили глинтвейн в ресторане, где прямо в зале стояла ледяная витрина с устрицами, и Николай уговаривал меня сходить на Прощеное воскресенье в церковь. Он рассказал, что не только еженедельно ходит в храм, но и прислуживает в алтаре, и в ответ на мое удивление вдруг добавил:
– У нас в семье до революции было несколько поколений священников.
Тут Николай как будто снова немного переменился в моих глазах – я по-другому отметила его черты лица, и бледность, и голос.
Спустя пару дней Николай скажет, что поедет преподавать за границу. И я пожелаю ему удачи.
Господин М. из города N
Какие-то имена в этой истории изменены, какие-то нет. А может быть, никакие не изменены. А может быть, я вообще все переврала. Я не знаю.
Дело в том, что, готовясь к обыску два года назад, я выбросила все рабочие блокноты, а память, на которую мне теперь приходится полагаться, – как известно, ненадежный соавтор.
Я точно помню, как звали главного героя этой истории. И я точно знаю, что не стоит здесь его называть, потому что господин М. – один из самых неприятных и надоедливых людей, с какими мне приходилось иметь дело. Несколько лет назад, когда я опубликовала о нем расследование, он долго заваливал меня гадкими письмами и грозил судами. Господин М. к тому же опять попал в неприятности – последнее время мне то и дело пишут иностранные юристы, которые интересуются его прошлым. И хотя вычислить этого персонажа довольно просто, я все же буду настаивать, что все совпадения случайны.
Что касается города N, то на момент описываемых событий в Азово-Черноморском бассейне у России было двенадцать портовых городов, что тогда, как ни странно, вполне всех устраивало.
– I -
Это было лето моего двадцать первого года. Редакция журнала, в котором я тогда работала старшим корреспондентом отдела политики, только-только вышла с каникул. Все ходили расслабленные, с благостными загорелыми лицами.
Все, кроме меня.
Во-первых, я тем летом не смогла поехать на море. Во-вторых, уже было ясно, что из магистратуры меня в начале учебного года выгонят. В-третьих, политических тем почти не было. Второй корреспондент отдела Егор – студент журфака МГУ – обладал удивительной способностью находить политическую подоплеку буквально во всем, включая, к примеру, решение Роспотребнадзора причислить петрушку курчавую к наркотическим средствам. Но я училась в Высшей школе экономики и такой изобретательностью не обладала, поэтому, пока коллега Егор безмятежно курил в кабинете косяки из петрушки, лихорадочно искала себе занятие.
И вдруг судьба – как мне сначала показалось – смилостивилась.
Из Америки вернулась главный редактор и с барского плеча подарила мне интервью с неким М. – беглым российским бизнесменом, который скрывался в США от уголовного преследования. На родине его обвиняли в мошенничестве.
– Фантастический рассказ! – кричала главный редактор, женщина громкая, экспрессивная, увлекающаяся. – Фантастический! Молодой мужик, занимался строительством в городе N. Все рассказывает! Все! Кому сколько заносил, сколько стоит подвести водопровод, сколько стоит провести электричество! Целый прейскурант взяток в провинциальном городе! Безумно интересно! Безумно! А как он бежал через Белоруссию! Это же просто триллер какой-то!
– Так если он все грамотно заносил, откуда уголовное дело? – спросила я.
– Говорит, что-то не поделил с мэром города. В общем, свяжитесь с ним сами, все уточните, затребуйте у него документы по уголовным делам и позвоните в город N за комментариями. Замечательная может получиться история! Замечательная!
«Да уж, огонь», – думала я уныло, тем же днем слушая интервью с М. То был рассказ обычного русского бизнесмена, начинавшего в девяностые, – со всеми классическими элементами такого сюжета: сначала бандиты и «крыша», потом легализация и обслуживание местной власти, затем что-то пошло не так. Одно уголовное дело, по его словам, удалось закрыть через Москву. М. утверждал, что занес в столичные правоохранительные органы и спецслужбы порядка восемнадцати миллионов рублей. Эта цифра показалась мне куда интереснее водопровода, но именно ее герой в интервью просил не писать. Совершенно запутанной представлялась история со вторым уголовным делом, из-за которого М. и сбежал за границу. Речь в нем шла о каком-то заборе, который М. якобы у кого-то отжал за долги. Правоохранительные органы увидели в сделке с забором мошенничество, однако М. утверждал, что всего лишь воспользовался дырой в законодательстве, а это, как известно, в России дело в некотором роде богоугодное.
Прослушав интервью несколько раз, я выписала возникшие вопросы и договорилась о беседе с главным героем. Он быстро вышел на связь по скайпу, был вежлив и обходителен, охотно отвечал на вопросы. Он даже три раза разъяснил мне историю с забором, но этим, правда, лишь сильнее ее запутал.
Я знала, что ему хорошо за тридцать, но лицо его выглядело совсем молодым, почти юным. Он много улыбался, говорил хорошо и складно, звучал убедительно. Одно меня только смущало: М. вроде бы не вертелся, но почему-то казался вертлявым. Иными словами, было с ним что-то не то, но что – я для себя никак не могла определить.
Следующим днем я принялась звонить в город N. И вот тут начали происходить странные вещи, которых в этой истории будет еще немало.
