7
В то утро, когда мы уезжали в Иран, я оделась тщательно: свитер с высоким воротом, мешковатые брюки и длинный черный шерстяной жакет. Пока наш внедорожник петлял по то поднимающейся, то опускающейся дороге, которая шла сквозь голые желтоватые горы, я развернула фиолетовый шарф и обмотала им голову. Наш гид из этнических русских рассмеялась на переднем месте пассажира:
– Вскоре вам придется носить его везде! Это ваши последние минуты свободы.
Я содрогнулась, несмотря на теплый осенний солнечный свет, который проникал во внедорожник. Хотя мы с Крэйгом были счастливы уехать из Туркменистана, мы приближались к Ирану со смешанными чувствами. Следующие три недели мы будем врать – не раскрывать, кто мы такие. Я больше не была писательницей, а просто шеф-поваром, интересующимся, как в Персии готовят еду; Крэйг больше не был журналистом, а стал владельцем моей кулинарной школы. Мы отправили наши блокноты, ноутбуки и видеокамеры назад в Пекин, чтобы они не вызвали подозрения у властей. Какая-то часть меня чувствовала нелепость таких усилий – в конце-то концов, какие власти сажают в тюрьму человека, который пишет репортажи о кебабах и хорештах? Но правительство исламистов сажало в тюрьмы и пытало многих невинных иностранцев.
Я испытывала колебания насчет Ирана с самого начала. Даже после того, как я получила наши визы и отправилась в путешествие по Западному Китаю и Центральной Азии, мы с Крэйгом продолжали говорить об Иране так, словно поездка туда была гипотетической («Если мы попадем в Иран, то мы…»). Но с какого-то момента мысль туда попасть уже не оставляла меня, а страна представлялась такой привлекательной, что к тому времени, как мы оказались у границы, казалось, что повернуть назад невозможно.
Когда мы проходили бюрократические формальности, чтобы получить штампы о выезде из Туркменистана, нам показалось, что пограничник держит наши паспорта дольше обычного. Мы с Крэйгом переглянулись и на какое-то мгновение заколебались. Мы на самом деле сейчас въедем в Исламскую Республику Иран?
– Все еще не поздно повернуть назад, – сказал Крэйг.
Но мы уже попрощались с гидом, наш внедорожник высадил нас и уехал. Мы оказались в затруднительном положении.
– Подозреваю, что нам придется следовать дальше, – сказала я, делая глубокий вдох.
– По правде говоря, мне всегда казалось, что тебя больше беспокоит, как попасть в Иран, чем из него выбраться, – заметил Крэйг, когда туркменский чиновник вернул нам наши паспорта.
– Поверь мне: все будет хорошо, – сказала я и сделала все возможное, чтобы быть абсолютно спокойной, как исповедующие дзен-буддизм, несмотря на то что вертелась и крутилась всю ночь.
У пограничного поста с иранской стороны мы протянули наши паспорта пограничнику – это была наша первая встреча с кем-либо из иранцев. Он внимательно их изучил, медленно переворачивая каждую страницу, словно не верил, что документы настоящие. После того как он их нам вернул, мы отправились дальше, и наши пути пересеклись с группой иранских мужчин, которые со счастливым видом следовали в противоположном направлении. В Туркменистане мы слышали, что иранские мужчины здесь частые гости, они приезжают, чтобы весело провести выходные с алкоголем и женщинами. Если иранцы ездят в эту отвратительную страну развлекаться, что это говорит об их собственной? Мы меняли одного сумасшедшего авторитарного лидера на еще более зловещего, который с ядовитым сарказмом относится к Америке, евреям и Западу в целом. Сопротивляясь желанию повернуть назад, я поправила платок на голове, и мы отправились в офис пограничного контроля.
