Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
Я вернулась в привычный мир, умудрившись на выходе из кардбука миновать еще три опросника. Вообще-то они не имеют права задерживать кого-то насильно в Меркабуре, но многие не знают своих прав и попадаются в эту ловушку.
Я сидела в чужой мне квартире безо всякой надежды на горячую ванну – лучше умру грязной, чем буду мыться на кухне, – сменную одежду и возврат в обозримом будущем к нормальной жизни. Передо мной лежали свежая открытка со спортивным авто и мамина открытка с каруселью. Я отчетливо понимала, что здорово рискую, и, самое смешное – рискую ради Софьи. Кто бы мне сказал это, когда я впервые о ней услышала, покрутила бы пальцем у виска.
Ненавижу думать о том, что могу застрять в Меркабуре. Я слишком люблю наш мир! Только попробуйте спросить меня, что нравится в нем больше всего, – и устанете слушать ответ. Люблю теплые морские волны и прохладу мороженого на языке. Люблю идеально выглядеть, люблю дорогие платья и профессиональный макияж. Люблю потереть глаза и потянуться, когда проснусь. Люблю запах коньяка и вкус корицы. Люблю, когда зимой в сухую после мороза кожу впитывается легкий крем. Люблю, когда по горячим вареникам медленно растекается густая сметана. Люблю, когда Аллочка Борисовна сует морду мне под мышку. Я много чего люблю. Даже запах клея и краски я теперь люблю. И не желаю ни от чего из этого отказываться!
Кто не рискует, тот не скрапбукер. Наша работа всегда связана с долей риска: те материи, с которыми мы играем, слишком тонкие и трудно управляемые. Есть, конечно, Кодекс, и в том же кардбуке можно найти сотни и тысячи любительских инструкций, но по инструкции нельзя научиться даже плавать или играть на скрипке, чего уж говорить о работе с потоком.
В миллионный раз я разглядывала мамину открытку. Картонная карусель крутилась под пальцами, как диск старинного телефона. Воздушный шар, за ним гусь, потом кораблик с парусом, маленький пароход с дымом из трубы, дельфин и ракета. Снизу море перебирает волнами бархата, сверху солнце окрашивает открытку сверкающими лучами.
Мама отправляла меня в самое безопасное место в мире. Интересно, какую ассоциацию она использовала? Я закрыла глаза и снова в деталях вспомнила визитку Александры. Шероховатая поверхность крышки, гладкие клавиши, цветок тянет к небу засохшие листья, тускло поблескивает камешек в оправе. Гербарий не подходил, ведь у Аркадия в доме все цвело и зеленело, а оторвать листок и сушить – слишком долго. Можно попытаться выдрать клавишу из рояля, но этот «J. Becker», возможно, дорог ему как память. Я обошла комнату по периметру и нашла плакат, на котором белоснежно улыбался негр, причем большую часть пространства занимала его прическа. На мое счастье, чернокожий музыкант сидел за каким-то клавишным инструментом. Я отодрала бумажку от стены, вырезала две клавиши и прикрепила скрепкой к ракете. Теперь – время. Я нарисовала циферблат, аккуратно вырезала его и посмотрела на часы. Почти девять часов. Добавила стрелки, которые показывали пятнадцать минут десятого, и заштриховала на циферблате первую четверть часа. Этого будет достаточно.
Я подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Если бы я не стала v.s. скрапбукером, то сейчас бы наводила марафет от кончиков волос до кончиков ногтей. У девушки, которая смотрела на меня сейчас из зеркала, в глазах играл безумный огонь. Еще один за сегодня нырок в Меркабур – и в них будет отражаться поток магмы и пламя преисподней одновременно. Я смогу шторки взглядом прожигать.
«А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо», – пропела Аллегра, и мне захотелось потрепать мою невидимую помощницу по плечу.
Я вернулась к дивану и еще раз проверила сумочку. Если бы была верующей, я бы сейчас перекрестилась. Вместо этого я сделала самую глупую вещь в мире – поцеловала свои скрапбукерские ножницы. Бронзовые ручки с крохотными бабочками отозвались прохладой, по лицу пробежал ветерок. Поток ответил мне, он был со мной заодно, а большего мне и не надо было.
В детстве, когда мы с мамой заходили купаться в холодную воду, перед тем как окунуться, она повторяла мне детский стишок: «Села баба на горох, и сказала баба: „Ох!“» На слове «Ох!» мы с ней одновременно ныряли.
Ну, была не была! Я положила ножницы, взяла открытку с каруселью и произнесла заветные слова:
– Села баба на горох, и сказала баба…
На «Ох» я перевела ракету с прикрепленными к ней картинками с клавишами и циферблатом вниз, туда, где волнами голубого бархата играло море.
Тошнота и головокружение оказались сильнее обычного. И снова, как в прошлый раз, мне показалось, что запах путешествия сквозь Меркабур напоминает о поезде. Не успела я опомниться, как меня ткнули сзади в спину и зашипели:
– Девушка, не стеклянная ведь! Сядьте, потерпите пятнадцать минут, скоро закончится.
– Пятнадцать минут, – пробормотала я. – Да, ровно столько я и закладывала.
Я послушно села, не оглядываясь, – слава богу, что не шлепнулась к кому-нибудь на колени. Зрение восстановилось не сразу, перед глазами все плыло, а вот слух не подвел. Я узнала знакомую музыку и чуть было не решила, что попала в телевизор. К счастью, перенести человека в телеящик не способен даже Меркабур. Спустя пару минут сообразила, что нахожусь в оперном театре. Вот уж чего никак не ожидала! В иных обстоятельствах я была бы рада, тем более что показывали мою любимую «Аиду». Дело шло к концу, хор жрецов звучал зловеще, табло над сценой транслировало субтитры:
Радамес! Вот судьба как решила:ты виновен; изменнику смерть!Над живым мы закроем могилу.Дио мио, угораздило же меня! Трудно было себе представить менее подходящее место для осуществления моего плана. А он у меня был самый что ни на есть простой. Я собиралась применить к «серым халатам» грубое физическое насилие. Поскольку каратистка из меня примерно такая же, как исполнительница древнего казахского танца «Кара Жорга», я рассчитывала воспользоваться своей новой открыткой и привлечь к этому делу мужчину подходящих сил и размеров. Мне позарез нужен был здоровый жлоб, и притом поклонник спортивных машин.
Но откуда мне было взять его в опере?!
Я судорожно вертела головой по сторонам. Судя по действию на сцене, пятнадцать минут – это как раз время до окончания спектакля. Меркабур сам подсказал мне правильное время. «Умрет! Изменник он! Умрет!» – грозно пели жрецы, красиво расставленные на бутафорской пирамиде. Публика делилась на три категории. Первую составляли пожилые дамы с прическами в стиле шестидесятых под названием «Забыла с утра вынуть банку из волос». Эти завзятые театралки шепотом перемывали косточки жрецам и Радамесу. Рядом с некоторыми сидели бесполезные для меня старички с дрожащими подбородками. Вторая, и самая многочисленная категория – женщины от двадцати пяти и до пятидесяти. Некоторых сопровождали мирно дремлющие мужья, попавшие на концерт под угрозой на всю жизнь заполучить клеймо самого некультурного в мире человека, все как на подбор маленькие, лысые и пузатые. И, наконец, самая редкая категория – романтические парочки – ничем меня не порадовала: одни хлюпики в очках и костюмах, таких плевком перешибить можно. Охранников в оперном театре нет, за порядком следят старушки – божьи одуванчики. В порыве отчаяния я начала присматриваться к жрецам. На сцене тем временем влюбленная Амнерис бросилась к ним со словами:
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
