Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
– Я со всем справлюсь, – убеждала я. – Я смогу. Мне просто нужно немного времени.
На все нужно было время. Я называла это – смириться, врачи называли это – принять. Принять свою болезнь, принять, что ты – это как бы не совсем ты, а временами ты, временами какой-то другой человек, которым ты не хочешь быть, но который не спрашивает. Время на то, чтобы научиться снова хотя бы немного думать шаг за шагом и хотя бы немного приучить себя к этой мысли. Время на то, чтобы придумать новый образ жизни, – такой, с которым я могла бы справиться. Так я говорила всем. На самом деле я искала способ вернуться назад. Мне казалось, что я заблудилась, – но кто не терял дорогу и не находил ее? Нужно было сфокусировать свои силы вокруг какой-то идеи. И я продолжала надеяться, что найду эту идею и, отталкиваясь от нее, как это произошло со мной в больнице, смогу найти возможность восстановить все так, как было.
Надеялась, что я не потеряла работу – просто сделала перерыв. Что не потеряла друзей – просто пообещала вернуться. Что не перестала быть собой. Просто на время забыла.
Пока я была в больнице, мне начали приходить письма из университетов, куда я подавала документы в прошлом году. Мама оставляла их, как и остальную почту, на полке в моей комнате. Я провела несколько дней, размышляя об этом. Кремовые конверты с университетскими гербами казались отголоском прошлого – я смутно помнила, что какой-то осенью сдавала экзамены, проходила тесты, заполняла документы и строила планы о докторантуре и карьере. Значит, тогда это представляло для меня смысл. И хотя все говорили: и думать забудь – тайком от родителей я подтвердила приглашение в Гарвард. Может быть, вернуться в Нью-Йорк было бы слишком, решила я, но начать все заново – нет. И продолжала, просыпаясь каждый день и ощущая пустоту, которая не уходила, надеяться, что в один день я найду, за что ухватиться, и все получится. Довольно абсурдно, довольно глупо, довольно от безысходности – но я верила, что вернуться можно.
Тогда и родилась эта идея. Точнее, нет, не так: идея витала в воздухе давно, и родители то и дело об этом заговаривали – и то решали одновременно взять отпуск и поехать туда, то хотя бы кто-то один, то мы собирались всей семьей… Но всегда что-то оказывалось важнее – их работа, мое поступление в университет, их переезд с Брайтон-Бич в Белмонт в Большом Бостоне, потом моя работа, потом мы с Адамом стали проводить каникулы вместе. Ну а потом началась моя история, и всем стало не до московского прошлого. Родители периодически начинали и забывали разговоры о том, что нужно официально вступить в наследство, разобраться со всем, разобраться с документами на дедушкину квартиру, которую мамина двоюродная сестра продолжала сдавать, – и, наверное, продать ее, потому что никто и никогда уже туда не вернется. Так же периодически начинались и забывались разговоры о том, что нет, нужно продолжить сдавать эту квартиру и оставить ее за собой, потому что это наше прошлое и его нельзя продать. И периодически возникали и застывали в воздухе разговоры о том, что как-то немного предательски было бы это прошлое отставить в сторону и делать вид, что его не было. А потом началась я, со всеми ужасами для своей семьи, и вопрос был отложен на непонятные времена.
И вот однажды, во время завтрака, мама обронила: тетя ищет новых жильцов в нашу квартиру в Москве.
– А что случилось со старыми? – спросила я, царапая вилкой скатерть.
– Не знаю, – сказала мама. – Мона, перестань это делать, что за дурацкая привычка! Соня сказала, что они выезжают в конце мая и что ей надо знать, что мы решили, и искать новых людей или нет. Она хочет, чтобы мы уже приняли какое-то решение, потому что ей надоело с этим возиться. Не могу же я объяснить ей, что нам сейчас совсем, совсем не до этого!
Нет, вообще я все это представляла себе очень смутно. У меня в голове мама-Россия выглядела приблизительно так же, как вторая стена в моей комнате. Туда я прикрепляла картинки про историческую родину, которые годами вырезала из журналов у себя, друзей, на столиках в кафе и на диванчиках ожидания в парикмахерской. Там было много Путина, рекордсмена по обложкам, полным-полно медведей, красивые виды Москвы и Питера, много блондинок и изредка что-то такое, что я думала – вообще не про Россию, вроде сибирского тверка. Все это был страшный беспорядок из мыслей и слов, такой же, как и у меня в голове.
Но мне вдруг пришла в голову эта ненадежная, но такая воздушная мысль о том, что нет лучше способа найти себя, чем позволить себе потеряться в новом, неизвестном тебе месте, где другие люди, другие правила жизни и другое пространство могут обнажить и помочь найти свои контуры, свой характер и то, что ты о себе забыла. Это была очень ненадежная идея, но других у меня не было. Все, чем я могла руководствоваться, – это мысль о том, что из больницы в конце концов я выбралась благодаря такой же ненадежной идее и случайно обнаруженным воспоминаниям о том, что делало меня мной. И я подумала, что сотни лет миллионы людей делали то же самое в поисках себя – отправлялись в дорогу, надеясь на целительный эффект перемены мест. И вдруг, на одну секунду, мне показалось, что мутная пленка, отделяющая меня от всего и всех, кто были вокруг, приподнялась… А потом снова опустилась.
– Мама, – сказала я, – мне тут кое-что пришло в голову…
После долгих препирательств, «ты сошла с ума», произнесенного с осечкой, потому что в нашем доме такого больше не говорили, дней, и дней, и дней убеждений, консультаций с врачом, с другим врачом, с третьим, выписки справок, рекомендаций, распечатывания историй успеха других больных, наконец, распечатанного длинного отрывка из «Войны и мира» о Китти, отправившейся на воды со своей матерью, чтобы излечить депрессию (я утверждала, что именно это с Китти и было); а на втором этапе – серии семейных обсуждений, почему бы мне не поехать в таком случае с мамой, которая как раз может взять отпуск, – я победила. Не то чтобы мне непременно нужно было побеждать. Аргумент «я все равно это сделаю, так не лучше ли сделать это по взаимной договоренности» в нашей семье теперь имел серьезное значение, потому что теперь все знали, что я действительно это сделаю. Но я больше не хотела делать ничего, что могло бы снова ударить по моим родителям. Я просто хотела их уговорить и чтобы мы были по одну сторону. И наконец уговорила.
Решение было принято. Со времен работы в ООН у меня остались деньги, на которые можно было бы протянуть еще одно лето до того, как принимать окончательные решения. Тетя Соня сделала мне приглашение, я получила гостевую визу, купила билет на рейс «Аэрофлота», купила новые кеды, пару сережек и забрала в аптеке запас лекарств на три месяца. До отъезда оставалась неделя, и все это время билет на самолет лежал ровно в центре моего стола. Каждый раз, когда я проходила мимо, я останавливалась и рассматривала белые буковки на синем фоне: A, E, R, O, F, L, O, T. Теперь в этом слове сконцентрировались все мои надежды и все мои планы на будущее, и в голове у меня то и дело взлетал самолет, который должен был сделать невозможное – прорвать мутную пленку, которая мешала мне видеть мир таким, какой он есть. A, E, R, O, F, L, O, T. Так теперь называлась моя страна, где все должно было измениться.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
