– Черт бы побрал этого щенка! – отплевываясь, буркнул Джуд.
– Гнилую веревку вы выбрали, – сказал Росс. – Где ты ее нашел?
– В библиотеке…
– Она только с одной стороны подгнила, – встряла Демельза, – а так крепкая.
Девочка подобрала с земли конец веревки и начала проворно, как кошка, взбираться на дерево.
– А ну вернись! – приказал Росс.
– Так она и в первый раз веревку привязывала, – пояснил Джуд и пнул Гаррика под зад.
– Ну и напрасно вы это ей позволили… – Росс подошел ближе к дереву. – Демельза! Немедленно слезай!
На этот раз она его услышала и посмотрела вниз.
– Зачем? Зря я, что ли, залезала?
– Тогда привязывай веревку и сразу же спускайся.
– Сейчас, только привяжу ее вон к той ветке.
Демельза поднялась еще на несколько футов. Послышался зловещий треск.
– Берегись! – завопил Джуд.
Демельза испуганно замерла, а затем снова посмотрела вниз. На этот раз она была похожа на кошку, которая потеряла опору под ногами. Девочка взвизгнула, и дерево начало падать. Росс отпрыгнул в сторону.
Вяз повалился с протяжным грохотом, словно кто-то обрушил гору сланцевой черепицы, а потом в одну секунду воцарилась гробовая тишина.
Росс рванулся вперед, но из-за раскидистых веток не смог подобраться к стволу. И вдруг именно там из-под листвы, как из-под воды, вынырнула Демельза. Пруди, размахивая руками, с криками: «О господи! О господи!» – бежала к повалившемуся вязу.
Джек Кобблдик со своей стороны дерева первым добрался до девочки, но для того, чтобы ее высвободить, потребовалось обрубить уцепившиеся за платье ветки. Демельза, выбираясь из плена, только смеялась. Руки у нее были все в царапинах, коленки ободраны в кровь, одна лодыжка просто исполосована, но в остальном она была в полном порядке.
– Впредь будешь делать все, как я тебе говорю, – сверкая глазами, сказал Росс. – Мне не нужны слуги с переломанными ногами и руками.
Демельза тут же перестала смеяться.
– Да. – Она слизнула кровь с ладони. – Надо же, я вся исцарапалась. – И, изогнувшись совершенно невероятным образом, Демельза посмотрела на свою спину. – Господи боже, да я все платье изодрала!
– Уведи отсюда девочку, – велел Росс Пруди, – и обработай ей царапины. Теперь я за нее в ответе.
2
А в Тренвит-Хаусе тем временем вечер в честь крестин близился к концу.
Большинство гостей разъехалось, и дом погрузился в летаргию. Погода стояла безветренная, свет от алеющих в камине углей создавал в зале уютную атмосферу. Родственники потягивали портвейн, сидя на расставленных полукругом мягких стульях с высокими спинками.
Наверху, на огромной кровати с опущенным балдахином, Чарльз Полдарк, распрощавшийся с активной фазой своей жизни, судорожно глотал спертый воздух – единственное предписанное ему медициной средство к выздоровлению. А в другой комнате, в конце западного крыла, Джеффри Чарльз, пребывавший в самом начале активной фазы своей жизни, сосал материнское молоко, альтернативу которому наука пока еще не нашла.
За последний месяц Элизабет пережила массу новых ощущений. Рождение ребенка стало главным событием в ее жизни. Она смотрела на покрытую светлым пухом головку сына у своей груди и преисполнялась гордости и блаженства. С его появлением на свет все изменилось. Элизабет всем сердцем прочувствовала, что значит материнский долг, по сравнению с которым меркнут все прочие обязательства.
После родов она очень ослабла и довольно долго не могла оправиться, а потом вдруг всего за одну неделю к ней вернулись силы. Элизабет чувствовала себя как прежде, но никак не могла справиться с приступами накатывающей мечтательности и лени. Ей нравилось лежать в постели, думать о сыне, смотреть на него, укачивать на руках. Конечно, Элизабет понимала, что, оставаясь в постели, она перекладывает все заботы по дому на Верити, и это огорчало ее, однако она ничего не могла с собой поделать. А мысль о том, что, пусть и ненадолго, придется расстаться с сыном, и вовсе была для молодой матери невыносима.
В тот вечер Элизабет лежала в постели и прислушивалась к тому, что творится в старом доме. Она обладала острым слухом и за время своего недомогания научилась различать все его звуки. Дисканты и басы несмазанных дверных петель; щелчки и скрежет щеколд и засовов; скрип половиц и шаги по незастеленному ковром полу. Она без труда могла отследить все передвижения в западном крыле дома.
Миссис Табб принесла ужин: ломтик грудки каплуна, яйцо в мешочек и стакан теплого молока. Ближе к девяти вечера заглянула ненадолго Верити. Элизабет показалось, что золовка вполне оправилась после разлуки с капитаном Блейми, разве что немного притихла и стала больше времени посвящать домашним хлопотам. Верити была девушкой разумной и очень самостоятельной. Элизабет восхищалась ее стойкостью, ошибочно полагая, что сама она лишена этого качества.
Верити рассказала, что отец пару раз открывал глаза и даже удалось заставить его сделать глоток бренди. Похоже, он никого не узнавал, но спать стал спокойнее, что внушало надежду. Она решила ночью посидеть с ним, на случай если отцу вдруг что-нибудь понадобится. А подремать ведь можно и в кресле.
В десять вечера на второй этаж поднялась пожелать дочери доброй ночи миссис Чиновет. Она так горячо рассказывала о бедном Чарльзе, что в результате разбудила внука. И потом еще осталась на время его кормления, хотя этого Элизабет особенно не любила. Но в конце концов миссис Чиновет удалилась, ребенок уснул, а Элизабет потянулась в кровати и счастливо прислушивалась к шагам Фрэнсиса в соседней комнате. Вскоре и он зайдет пожелать ей доброй ночи, а потом до самого утра наступит полоса умиротворения.
Фрэнсис вошел в комнату и, ступая с преувеличенной осторожностью, остановился на секунду возле колыбели, чтобы взглянуть на спящего сына, а потом присел на край кровати и взял Элизабет за руку.
– Моя бедная женушка, как всегда, обделена вниманием, – сказал он. – Твой отец несколько часов без передышки критиковал Фокса и Шеридана, а ты лежала здесь в одиночестве и была лишена удовольствия все это услышать.
Фрэнсис говорил шутливым тоном, в котором, однако, проскальзывали обиженные нотки: ему не понравилось, что супруга так рано ушла к себе. Но стоило ему увидеть Элизабет, как все обиды тут же улетучились, уступив место любви.
Некоторое время они тихонько поболтали, а потом Фрэнсис наклонился и поцеловал жену. Она не задумываясь ответила на поцелуй и, только когда почувствовала его объятия, поняла, что этот вечер может закончиться не одним лишь легким поцелуем.
Фрэнсис отстранился и несколько озадаченно улыбнулся:
– Что-нибудь не так?
Элизабет указала на детскую кроватку:
– Фрэнсис, мы разбудим малыша.
– Но ты ведь только что его покормила. И спит он крепко. Ты сама говорила.
