На выходных я съездил в зоомагазин и купил лежанку, ошейник с поводком, пакеты для прогулок, мыло, средства по уходу, косточки, мячики, витамины и три вида корма. Вечером набрал полванны теплой воды. Я выкупал Либерту, вымыл собачьим шампунем и специальной щеткой. Освободил уши от колючек репейника. Вытер ее полотенцем. И расчесал. Свежая, сухая и душистая, выглядела она счастливой. Мы вместе смотрели футбол. Вместе поедали чипсы. Потом я наткнулся на свои старые запасы и нажрался в хлам. Я помнил, что мы оба сидели на полу, обнявшись. Я рассказывал ей за жизнь, и она со всем соглашалась. Потом я учил ее, как приготовить рагу с нежной телятиной и сладким перцем. Потом я еще что-то ей говорил и плакал, потому что ее большие грустные глаза выворачивали мое сердце наизнанку. Я обнимал ее. Я признавался ей в любви. Целовал ее мокрую морду. Она отворачивалась. Но отвечала мне взаимностью, судя по тому, что в понедельник утром мои щеки и нос все еще пахли собачьим кормом.
ГУЛ
Первое, что показывает камера после общего плана Карнеги Холл, – это барабанные палочки, лежащие на авале мембраны. Тишина. Затем тоже крупно – лицо дирижера. Его глаза закрыты. Он молитвенно сосредоточен. И снова палочки. С них все начнется. Ибо, открыв глаза, дирижер увидит лицо барабанщика и легким кивком головы запустит первый такт. Камера показывает эту микроскопическую работу деревянных наверший, почти неразличимых для зрителей в зале, в результате которой рождается завораживающий ритм:
там
тарата-там
тарата-там
там там
тарата-там
тарата-тарата-тарата
там
В 1928, через два года после смерти великого Клода Моне, написавшего водяные лилии, другой француз, тоже импрессионист, но от музыки, также уединившись в своем доме под названием «Бельведер» в деревнеМонфор-л’Амори, создает «Болеро». Ему пятьдесят три года. Его зовут Морис Равель.
Перед тем, как вступит флейта, представим, что нам, тем самым, непостижимым для простого смертного образом присутствия зрителя, в котором созданы «Нимфеи» Моне, видно, что происходит в один и тот же момент в ста городах мира. А происходит одно и тоже. Сервисные фургоны покидают свои гаражи. Рядом с водителем сидят поклейщики. Иногда их трое или даже четверо. Магнитолы играют что-то веселое. Маршрут заранее определен. Чтобы не попасть в пробки, многие выехали раньше обычного. Кто-то добирается на своей машине. Кто-то в кабине телескопической вышки – это там, где рекламные конструкции не имеют лестниц и удобных площадок для поклейки и сервиса. В Мадриде, Париже, Венеции, Боне, Берлине, Варшаве, Чикаго, Нью-Йорке – повсюду по городским дорогам и трассам мчатся команды монтажников. Не повезло только Осло и Копенгагену. У них с утра льет как из ведра. Клеить бумагу в такую погоду невозможно, поэтому они приступят позже, дня через два, когда скупое скандинавское солнце подсушит щиты. Уже на месте, припарковавшись рядом с высокой железной опорой (кто-то включил аварийку и выставил сигнальный треугольник по обе стороны от фургона), они выдвигают легкие алюминиевые лестницы или подают кабину с двумя рабочими наверх или же карабкаются по ступеням с матерчатым рюкзаком за спиной, в котором, как шутихи для фейерверка, аккуратно сложены рулоны бумаги. Каждый подписан, пронумерован. Наверх поднимают и подают ведра с клеем и валики на длинных черенках. Там, где поклейщиков несколько, они распределяют между собой квадраты и берутся за работу. И вот на большом полотне появляется черный прямоугольник с золотыми буквами WOR. Затем фрагмент человека, судя по всему, мужчины. Пока видны только фалды фрака и дорогие лакированные туфли. А еще, в правом углу, – оборки дамского платья. Работа спорится. На том конце щита уже целиком читается слово CLUB. Клей наносят валиком. Затем прикладывают бумагу по намеченным маякам и выравнивают ее специальным резиновым скребком. Через полчаса уже понятно, что речь идет о «Всемирном Королевском Дайнинг Клубе», и последнее слово под брендовой надписью – это INVITED– «приглашены». Но почему-то с вопросительным знаком в конце. Золотые буквы на черном фоне смотрятся волшебно. Теперь уже видно, что в левом углу рекламного панно – пара, мужчина и женщина. Он, как уже говорилось, во фраке, на ней вечернее платье. Второе слово перед INVITED– местоимение YOU. Никакого секрета для монтажников здесь нет. Они, конечно же, видели весь баннер целиком, вернее то, что на нем изображено. Его макет. Но для зевак, которые стали появляться внизу, почти повсюду, в каждом городе, перед каждым щитом, и кое-где начали собираться в неорганизованные группы, процесс поклейки новой рекламы превратился в занимательный ребус. Они следят за тем, как составляется гигантский пазл. Пытаются предугадать и спорят.
там
тарата-там
тарата-там
там там
тарата-там
тарата-тарата-тарата
там
В действительности порядок поклейки мог быть иным, но в нашем случае последняя часть – недостающий фрагмент – это бумажный прямоугольник с лицами. Финальный штрих. Разгадка. Улыбающийся Кевин Костнер и обворожительная Дайана Крюгер. Один этот кадр обошелся нам в полтора миллиона долларов. Но игра стоит свеч. Он – символ мужества, образец проницательного красавца, обеспеченного и великодушного. Она – соблазнительная красотка за тридцать, с бриллиантовой диадемой над раскованным декольте. Не пигалица, разбивающая сердца, а замужняя дама, во взгляде которой мудрость и твердость характера и светский лоск. Мы перепробовали десятки вариантов, пока возник этот. Костнера надо было брать живьем. После неудачи с «Почтальоном», когда его фильм победоносно взял три «Малины», мы рассчитывали, что претензии на гонорар станут скромнее. Но не тут-то было. Его агент не зря кушал свой хлеб, и ему было плевать на любые неудачи его звездного патрона на ниве режиссуры. Он торговал его лицом. Он знал свое дело. С Дайен оказалось еще сложнее. Со съемок в Европе она улетела в Египет, так что все пришлось организовывать на ходу. Высланная нами банда из гримера, фотографа и светотехника с оборудованием буквально шла за ней по пятам. Ее настигли глубоко в пустыне во время съемок блокбастера. В каком-то забитом фотоателье, в 100 милях от Каира, за 20 минут был сделан кадр, ожидающий стыковки с кадром Костнера. В ателье ей надели копию диадемы. Везти в Египет настоящую за три с половиной миллиона долларов никто бы не решился. Могли взбунтоваться местные племена.
Флейта первой выводит испано-арабский мотив, который будет затем повторяться бесчисленное множество раз. И в нем больше Востока, чем Испании. Витиеватая мелодия, исполненная тайн и коварства. Люди недоумевают. К чему такая нелепость? Кроме пары американских актеров, названия клуба и дурацкого вопроса «А вы приглашены?» нет никакой контактной информации, подобающей в подобных случаях. Ни номеров телефонов, ни адреса, ни сайта, на худой конец. Глупость какая-то. И зеваки расходятся, негодуя. Но подобно тому, как арабскую мелодию вслед за флейтой перенимает кларнет, а затем фагот – щиты получают нового зрителя – водителей машин. И мы уже видим первые ухмылки и первые многозначительные «ага». Это реакция посвященных. За месяц до поклейки щитов мы запустили провокацию, которую некогда применили в Чикаго. Но тогда походя, а теперь целенаправленно и масштабно.
