Мое сердце подпрыгивает при звуке этого имени, и неожиданно для себя я желаю, чтобы у Лео было совершенно обычное имя — например, Скотт или Марк. Имя, которое носят много других моих знакомых. Но в моей жизни есть только один Лео.
— Ну, — снова начинаю я и прерываюсь, чтобы сделать глоток кофе, — надо было рассказать тебе раньше… я даже собиралась — но переезд, твоя беременность… Вот и не могла выбрать момент…
Я осознаю, что запинаюсь, и что Сюзанна назвала бы мою попытку оправдаться метаниями испуганного кролика. Беру себя в руки.
— На самом деле все не так, как кажется… Я… столкнулась с ним на улице, мы обменялись парой фраз и разошлись… Через пару дней он позвонил моему агенту и предложил поработать с Дрейком. Вот, в общем-то, и все…
Я рассказала достаточно правды, чтобы не чувствовать угрызений совести за то, что скрыла остальное — то, что мы с Лео встречались в Лос-Анджелесе и что вместе летели домой.
Марго на глазах успокаивается.
— Так и знала, что ничего серьезного между вами не ныло, — говорит она. — Просто… Почему ты мне не рассказала? — осторожно выбирая слова, спрашивает она — скорее разочарованно, чем осуждающе.
— Я действительно собиралась… Хотела рассказать тебе до того, как выйдет журнал, — говорю я, не до конца уверенная в том, что это правда, но истолковывая сомнения в спою пользу. — Извини.
Я снова вспоминаю, что мне говорила Сюзанна, но убеждаю себя, что простое «извини» — это ни в коей мере не унижение.
— Тебе не за что извиняться, — роняет Марго. — Все в порядке.
Несколько мгновений мы непринужденно молчим, и только я начинаю думать, что выпуталась из ситуации, как Марго теребит в ухе бриллиантовую сережку и спрашивает прямо:
— Энди знает?
Такого вопроса я почему-то не предвидела, и он разом обостряет и притихшее, было, чувство вины, и похмелье. Я отрицательно качаю головой, полностью уверенная в том, что это определенно не тот ответ, который она надеялась получить.
Марго бросает на меня сострадательный взгляд и спрашивает:
— Ты ему расскажешь?
— Я… Думаешь, надо? — отвечаю я вопросом на вопрос.
Марго проводит руками по животу.
— Не знаю. Может, и не стоит.
— Серьезно? — спрашиваю я.
— Может, и не стоит, — повторяет она уже более решительно.
— А подпись под статьей?
Тут мне приходит в голову, что за все то время, что Энди были вместе, нам не приходилось решать, как вести себя в подобной ситуации, и думать, как это может отразиться на наших отношениях. Но ведь и повода не было. Если не считать нескольких глупых споров во время подготовки к свадьбе, мы с Энди ни разу по-настоящему не ссорились. По крайней мере, не было ничего требующего вмешательства или даже тайного сговора с подругой.
— Может, он не заметит, — говорит Марго. — Он же мужчина… Да он хотя бы знает фамилию Лео?
Я отвечаю ей, что не уверена. Когда-то знал, но мог забыть.
— В конце концов, — говорит Марго, скрещивая лодыжки, — какая разница?
Я смотрю на нее, на девять десятых обрадованная тем оборотом, который принял разговор, и на одну десятую обеспокоенная, что верная сестра устроила мне ловушку ради любимого брата.
«Кровь не водица», — вспоминаю я слова Сюзанны, неопределенно киваю и жду, когда Марго выразит свою мысль более ясно.
— Ведь Лео не был любовью всей твоей жизни, — в конце концов говорит она.
Когда я не отвечаю сразу же, она еще выше поднимает свои брови, явно ожидая немедленного подтверждения.
И я отвечаю как можно решительнее:
— Нет, не был.
На этот раз я знаю, что солгала, но разве у меня есть выбор?
— Он просто один из бывших… дело прошлое, — говорит Марго и замолкает.
— Верно, — говорю я, вспоминая полет из Лос-Анджелеса.
Марго улыбается.
Я заставляю себя улыбнуться в ответ.
Потом, когда работник аэропорта объявляет посадку и наши мужья с запасом газет, журналов и бутылок воды приближаются к нам, Марго наклоняется ко мне и доверительно шепчет:
— Давай оставим это между нами, и все будет как раньше?
Я согласно киваю и представляю, как мы вдвоем сметаем осколки под дорогой восточный ковер, напевая песенку из «Золотых девочек», одного из самых любимых наших сериалов времен учебы в колледже.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — говорит Марго, и ее слова, как ни странно, одновременно и успокаивают меня, и рождают какое-то дурное предчувствие. Они эхом отдаются в моей голове, пока мы вчетвером собираем вещи и не торопясь, идем по переходу из зала ожидания в салон самолета; идем навстречу моей новой жизни, новой попытке все начать сначала, которая чем-то напоминает искупление грехов.
Глава 22
Пока мы с Энди обустраиваемся в новом доме, я изо всех сил стараюсь не сворачивать с избранного пути. Проходит несколько недель, и каждое утро я пытаюсь себя приободрить, повторяя вслух известные истины, пока принимаю душ, — что-то вроде «Дом там, где твое сердце» и «Счастье — это состояние души». Я говорю Энди, Марго и стеле, да вообще всем и каждому, включая продавца в магазине здорового питания и женщину, с которой мы стояли в очереди в отделе регистрации транспортных средств, что мне нравится в Атланте, и что я совершенно не скучаю по Нью-Йорку. Твержу себе: стоит пожелать — и я покончу с прошлым, начну жизнь с чистого листа и навсегда забуду Лео.
Несмотря на все мои старания и благие намерения, ничего не выходит. Я занимаюсь делами, связанными с переездом: расставляю наши фотографии на полках по обе стороны камина, брожу по магазину кухонных принадлежностей, сосредоточенно изучаю образцы драпировочной ткани: дизайнера интерьеров мне нашла Марго. Еще я высаживаю белые каладиумы в бронзовые горшки у парадного входа, но, чем бы я ни занималась, все время чувствую себя здесь лишней.
Хуже того, меня не покидает тревожное, тошнотворное чувство, что я не была собой с того самого ночного рейса. Наверное, я совершила ошибку, уехав из Нью-Йорка. Большую ошибку. Такую ошибку, которая порождает обиды и разногласия. Такую ошибку, от которой тяжесть на сердце. Такую ошибку, которая заставляет пожалеть о сделанном выборе, о прошлом или о чем-то еще.
А вот Энди полностью счастлив и не стесняется демонстрировать это, из-за чего я ощущаю еще большее отчуждение. Не столько потому, что несчастные люди предпочитают компанию себе подобных, хотя в этом есть доля правды, но потому, что радость Энди означает, что наш переезд — это навсегда и я останусь в этом мире навечно. В его мире. Я приговорена пожизненно ездить куда-то на машине, даже если мне захочется выпить чашечку кофе или обновить маникюр. Приговорена к безликим торговым центрам вдоль автотрасс и к невозможности заказать домой поздний ужин по своему выбору. К бессмысленному собиранию сверкающих и абсолютно ненужных вещей, чтобы заполнить наш просторный дом. Я буду засыпать в полной тишине, а не под успокаивающий шум города за окном. В тихие и знойные летние дни, в выходные, Энди будет играть в теннис и в гольф, и никаких шансов на белое Рождество. У меня появятся сладкие, как сахарин, светловолосые, голубоглазые, стильно прикинутые соседи, с которыми я не найду совершенно ничего общего.
