Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
— Подари его той дуре с якорями!
— Она здесь не при чем. Она вообще нигде не причем. Это Марина.
— Карина, Марина, какая разница? У тебя слюни на длинные светлые волосы, голубые глаза и большие си…
— Заткнись, — я запустил в нее первым, что попалось под руку. Попался пакет с собачьим кормом. Пакет порвался в полете, и до Беды долетел град твердых вонючих шариков.
— Да, и большую плебейскую грудь! — закончила она мысль, набрала в пригоршню рассыпавшегося по столу корма и запихала его в рот.
Зубы у нее были отличные, я не сомневался, что она справится, но все же спросил:
— Водички?
Она кивнула, давясь слезами и «Фрискисом».
* * *
Если бы я знал, что в этом кейсе!
Если бы я знал, то не притащил бы его в эту квартиру, и уж тем более бы не показал содержимое чемоданчика Беде.
Я бы… подкинул кейс в гроб, увенчав им груду оружия и наркотиков. Глядишь, нашим доблестным органам не пришлось бы придумывать себе подвиги «для галочки».
Элка не была истеричкой, но бумаги из кейса привели ее в такое буйство, что она до шести утра орала, что это станет делом всей ее жизни. Тираж «Криминального Сибирска» взлетит до небес, подписчики передерутся, а она станет героиней и напишет еще один детектив.
Лучше бы там были деньги.
К семи утра Беда наоралась, нарыдалась, устала, плюхнулась на диван рядом с Роном, и заснула мертвецким сном, уткнувшись носом в собачий затылок. Я остался не у дел, выпил кофе и спрятал кейс со всем содержимым в тайничок, который Ильич использовал для хранения наличности. Туда же я сунул и пистолет. Тайничок находился на кухне, под подоконником. В старых домах там расположен шкафчик-холодильник с отверстием на улицу. Ильич дверцы убрал, сделал панель и, кроме него, только я знал, как она открывается.
Спрятав чемодан и оружие, я решил, что бессонная ночь и раненая нога не повод не пойти на работу. Зная Элку, можно предположить, что она сутки продрыхнет на этом диване. Собаку я заберу с собой, а то не дай бог, она опять поведет ее гулять.
Покидая квартиру, я подумал, что с Бедой у меня опять не мир, не война.
Не мир, не война.
Уж пусть она лучше уедет в Испанию.
Еще я подумал, что больше ни шага не сделаю, чтобы самому разобраться в «грибановском» деле. Пусть им занимается Питров. Он профессионал. Я покорюсь, даже если он решит упрятать меня за решетку. В тюрьме тоже люди живут.
* * *
День начался не так, как обычно.
С утра женское большинство школы доставало меня вопросом:
— А что это у вас с лицом?
Я честно отвечал, что кот поцарапал, но они ухмылялись, и в хитрых женских глазах я ясно читал: «Знаем мы кота этого!»
Поэтому, когда Марина, десятой по счету, спросила: «А что это у тебя с лицом?», я ответил:
— Неудачный сексуальный опыт.
И похромал в директорский кабинет. Навстречу попалась Дора Гордеевна, тоже задала вопрос, но другой:
— А что это у вас с машиной?
Я задумался, что бы такое ответить, но ей, похоже, это было неинтересно, потому что она, тряхнув подбородками, вдруг заявила:
— Вы помните, Глеб Сергеевич, что сегодня вечером в Доме культуры церемония награждения лучшего классного руководителя года?
Я не помнил. Я забыл, что победил в городском конкурсе и стал лучшим классным руководителем года. Зато Дора Гордеевна вспомнила, увидев меня с расцарапанным лицом, сильно хромающего, да еще на машине, разбитой в хлам. Лучший классный руководитель. Я думаю, Дора будет довольна. Она всегда говорила, что я подозрительный тип.
Я провел кучу уроков. Провел даже физкультуру, несмотря на сильную боль в ноге. На перемене я забежал в медкабинет и попросил медсестру Танечку сделать мне перевязку. Она ойкнула, увидев рану, но лишних вопросов не задала и быстро наложила повязку.
Лучший классный руководитель!
Пацаны канючили: «Ну, когда откроют тир?» Я не знал, когда его откроют. Тир опечатали «до выяснения обстоятельств», так сказала Марина. Или Лилька? Кто-то из них так сказал. Я боялся и ждал выяснения этих обстоятельств.
К обеду я так устал, что даже не пошел в столовую. Попросил Лильку купить мне в буфете «чего-нибудь» и принести в кабинет. Лилька, зная мои аппетиты и пристрастия, выпросила в столовой кастрюльку, навалила туда пельменей, котлет, винегрета, геркулесовой каши и восемь пирожков. Я даже обиделся, когда она поставила эту бадью на директорский стол перед моим носом. Я же не поросенок какой-нибудь. Я лучший классный…
Я обиделся, но все съел, и мне было вкусно.
— Петь, — грустно пропела Лилька, — родители собрали деньги на венки от школы. Завтра похороны Грибанова.
Это так страшно прозвучало в стенах школы: «Завтра похороны Грибанова», что я опять задумался — может, попытаться что-нибудь сделать для выяснения истины? Такие, как Питров, мало что могут. Такие, как Питров, работают не для истины, а для «галочки».
После обеда я провел два урока ОБЖ в девятом и десятом. С настырностью старой мегеры я сорок пять минут твердил о вреде наркотиков и всего, что с ними связано. Под конец я устал, плюнул, и сказал:
— А, впрочем, это ваша жизнь. И ваш выбор. Грибанов торговал отравой, вы знаете. Завтра похороны.
Кажется, их пробрало, потому что они сидели тихо, прятали глаза, и не дышали.
На перемене я пошел в кабинет, сел в кожаное кресло и… заснул. Мне приснился цыганский табор вокруг костра. Какая-то цыганка танцевала, размахивая широким цветастым подолом, и била в бубен. Цыганка была подозрительно длинная и подозрительно плохо плясала. Я попытался разобраться в этом, и разглядел, что не цыганка это, а Элка. И в руках у нее не бубен, а «Магнум», и не «Магнум», а кейс, и не кейс, а…
Разбудил меня телефонный звонок. Я выхватил из кармана мобильный и сиплым, заспанным голосом ответил:
— Да.
— Живой? — усмехнулись на том конце трубки. Голос принадлежал мужику средних лет, и почему-то сразу было понятно, что ничего хорошего он не скажет.
— Жив, — подтвердил я. — А что, есть варианты?
— Есть, — опять усмехнулся голос. — Были. Но, кажется, ты везунчик. Уж раз так случилось, пересмотри свои взгляды на жизнь. Верни то, что взял, или заключай договор.
Я хотел заорать, что пусть подавятся своим кейсом, но вовремя сообразил, что мобильник не мой и звонят, скорее всего, Ильичу. Глянул на табло — номер не определялся. Мужик на том конце угрожал, и угрожал Ильичу. За что? Почему? Я так устал от своих головняков, что мне было не до чужих.
— Слышь, — сказал я в трубу, — ты сюда больше не звони. Не звони и не пыхти. Я устал. Я очень устал. Я так устал, что мне лень пересматривать свои взгляды на жизнь. Учти это и больше никогда не интересуйся моим здоровьем.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
