Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
– К сожалению, получил, но написать ответ мне не удалось, – отрывисто ответил он.
Он осушил стакан и быстро заговорил, тщательно подбирая слова:
– Наверное, вы сами понимаете: после того, что случилось, мои чувства к Харальду Олесену трудно было назвать теплыми. Но с годами страсти поутихли. В то время, в сорок восьмом году, мне иногда хотелось его убить… но прошло двадцать лет! Я боялся встречаться с ним, но все оказалось гораздо легче, чем я думал. А сегодня, наоборот, все прошло тяжелее… когда я увидел ее.
Я без труда ему поверил.
– Вот почему вы пришли так поздно и сели у самой двери.
И вот почему так громко смеялись и так решительно осуждали ее и ее брата – хотели отвести от себя подозрения.
Вместо ответа, Даррел Уильямс лишь пожал плечами. Я решил закрепить успех:
– И еще одно. Кажется неправдоподобным, чтобы вас послали в Осло и поселили в одном доме с Харальдом Олесеном, из-за этого старого личного конфликта.
Он решительно покачал головой:
– Конечно нет. Мое начальство подобные вещи никогда не занимали.
Я быстро продолжал:
– И все же ваш приезд сюда – не совпадение. Вы приехали сюда потому, что у Харальда Олесена сохранились какие-то документы и сведения, которые не должны были перед его смертью либо потом попасть не в те руки.
Даррел Уильямс глубоко вздохнул.
– Ваши вопросы ставят меня в очень трудное положение. Есть вещи, которые я не имею права подтверждать или отрицать без разрешения на высшем уровне.
– Тогда позвольте просто сказать, что дело обстояло именно так и что вы не можете ни подтвердить это, ни опровергнуть.
Его молчание было знаком согласия.
– Я позволю себе продолжить. По моим догадкам, в документах, о которых идет речь, содержались сведения о некоторых норвежцах и американцах, которые сегодня занимают довольно высокие посты и которые, по сведениям Харальда Олесена, активно участвовали в довольно щекотливых кампаниях, направленных против коммунистов, а также лиц, которых связывали с коммунистами. Если бы эти сведения стали достоянием гласности, пострадали бы не только указанные в документах люди, но также и американо-норвежские отношения. Догадываюсь, что и эти выводы вы не имеете права ни подтвердить, ни отрицать.
Даррел Уильямс вздохнул еще тяжелее и снова промолчал.
– Наверное, мне не удастся уговорить вас назвать некоторые имена?
Он улыбнулся, но улыбка вышла кривой.
– Если такие люди и существуют, мне о них ничего не известно.
– Но они имеют отношение к следствию, которое веду я, – если только убийца не вы.
Даррел Уильямс тут же протянул мне руку:
– Вы очень хороший и проницательный детектив. Искренне надеюсь, что вам удастся в ближайшем времени найти недостающие улики, и тогда я смогу покончить с делами и уехать из Норвегии. Положение с самого начала было неловким, но теперь эмоциональная составляющая делает его невыносимым.
Мне захотелось немного утешить его:
– У меня есть основания полагать, что через пару дней все разрешится. А пока… надеюсь, вы понимаете, что не имеете права покидать страну.
Он встал. Я понял, что мой визит окончен. Идя ему навстречу, я обмолвился, что неназванный агент БСС упомянут в дневнике Харальда Олесена. Он поблагодарил меня за важные сведения, но тут же заметил: раз агент упомянут в дневнике, мне не нужно интересоваться его именем, ведь я его уже знаю.
Мне показалось, что мы с ним поняли друг друга и трудимся во имя общего блага, пусть и с разных сторон. Я ушел от Даррела Уильямса с чувством, что сейчас он сказал мне правду и он не убийца. И все же вычеркнуть его из списка подозреваемых пока не мог.
Выпуская меня из квартиры, Даррел Уильямс робко задал последний вопрос:
– Иногда хочется узнать… Вам известно, как жила Сесилия? Есть ли у нее семья, дети? Я заметил, что она сохранила девичью фамилию и пришла с братом.
Я ответил:
– У нее есть дочь, оставшаяся после короткого и несчастливого брака, но теперь она в разводе.
Он поблагодарил меня и попросил передать Сесилии Олесен привет, если я снова увижу ее. Потом быстро вытер глаза. Даррел Уильямс был сильным человеком. Он не снял маски до тех пор, пока не проводил меня. Но когда за мной закрылась дверь, мне показалось, что я услышал приглушенный всхлип. А может, у меня просто разыгралось воображение. Не только для меня день выдался трудным и трагическим.
8
Напоследок я спустился на первый этаж, к Андреасу Гюллестаду. Он встретил меня, как всегда, приветливо и предложил кофе и несколько сортов чая на выбор. Однако его лицо сразу помрачнело, когда я объявил, что вынужден кое-что спросить о его отце.
– Так и думал, что вы все узнаете… Я и сам собирался вам рассказать. – Он заметно разволновался, когда я спросил, точно ли он никогда не видел Харальда Олесена до переезда в этот дом. Потом он немного успокоился и продолжал: – После убийства я вдруг понял, что мой сосед Харальд Олесен, должно быть, тот самый Харальд, о котором мой отец отзывался так уважительно и которого считал своим близким другом. В таком случае я пару раз видел его в детстве, еще до войны, когда он приезжал к отцу. Конечно, я должен был сразу позвонить вам и исправить свои показания, но предпочитаю лишний раз не ворошить прошлое… не бередить старые раны. Мне больно вспоминать об отце. У меня не сохранилось никаких воспоминаний – ни хороших, ни плохих – о приездах Харальда Олесена в потерянный рай моего детства. Более того, я вспомнил, что он приезжал к нам, только после его смерти. Надеюсь, вы не считаете, что я поднялся на третий этаж в своем инвалидном кресле и застрелил его, потому что он несколько раз навещал моего отца, когда я был еще ребенком?
Я заверил его, что, разумеется, ни в чем подобном его не подозреваю. Но меня неприятно поразило, что даже этот дружелюбный и интеллигентный инвалид несколько раз утаивал от меня важные сведения. При первой встрече он произвел на меня впечатление человека мягкого, простодушного и открытого, но оказался немного не таким. Наугад я спросил, не помнит ли он молодых людей – возможно, родственников или знакомых, – которые сотрудничали с Харальдом Олесеном в годы войны. Андреас Гюллестад ненадолго задумался, но потом, словно извиняясь, покачал головой. Его отец был единственным ребенком в семье; у него не было ни младших братьев, ни племянников. Сам же он в войну был совсем мальчишкой и не помнит никаких молодых помощников Харальда Олесена. Прозвище Оленья Нога также не пробудило в нем никаких ассоциаций.
Андреас Гюллестад пространно извинился за то, что больше ничем не может мне помочь. Мы расстались мирно и дружелюбно, как всегда. Однако я понял, что и ему больше не могу доверять… как, впрочем, и остальным жильцам дома номер 25 по Кребс-Гате, за исключением жены сторожа.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
