Он меня изменил. Он олицетворял собой возможность – может быть, просто может быть. И теперь наши отношения закончились. Я купила телефонную карточку, нашла телефон, и мое сердце чуть не выскочило из груди, когда я позвонила на другой континент подруге, чтобы рассказать о происшедшем.
– Ты мне очень нужна, – сказала я Хоуп.
– Рассказывай, – произнесла она как обычно.
Хоуп провела пару лет в старшей школе и в колледже в Южной Америке и любила ее задолго до того, как я сюда впервые приехала, поэтому она очень хорошо понимала суть происходящего, когда я описывала ей свой месяц в Аргентине с друзьями и семьей Хуана. Пьянящее чувство, говорящее, что ты – часть этого, то есть живешь своей обычной жизнью в столь экзотическом месте.
Семья Хуана владела ранчо в пяти часах езды от Буэнос-Айреса. Оно принадлежало им уже несколько поколений, и теперь его дядя и тетя выращивали там соевые бобы и разводили арабских скакунов. Его дядя, 70-летний доктор, работающий в Буэнос-Айресе, мог скакать на лошадях по восемь часов подряд, несмотря на возраст, и наездники со всего мира приезжали к нему на ранчо, чтобы купить себе скакуна.
Хуан неоднократно в течение прошедших лет рассказывал мне об этом месте, и я мечтала о нем, представляя нашу жизнь на двух континентах:
RE: Feliz Aсo Nuevo!
Новый год я провел на ранчо с множеством детей и лошадей, как и должно быть…
Если ты приедешь в Аргентину, мы должны будем туда съездить!!!!!!!!!!!!!!!!!!
В мою последнюю неделю в Аргентине, выпавшую на Пасху, Хуан свозил меня на это ранчо. Мы ехали туда с его дядей и тетей, приветливыми и очень интересными людьми, а также с 12-летней дочерью его кузины. Она была очень милой болтушкой и заплетала мне косички, пока мы с ней учили друг друга испанскому и английскому, а Хуан молча смотрел в окно на желтые прерии и голубое небо.
От девочки я узнала, что Хуан еще никогда не привозил на ранчо девушку. В общем, неудивительно, что, когда мы приехали и встретились с еще 20 членами семьи, занимавшими три домика в этом идиллическом месте, мы с Хуаном стали мишенями для множества вопросов, любопытных взглядов и приподнятых бровей. Очень дружелюбные и приветливые родственники делали поведение Хуана…. все более напряженным.
«Lo amas?» – шепотом спросила меня группа улыбающихся девчонок.
Ты его любишь?
Семья Хуана отнюдь не помогала мне в стремлении отказаться от своей фантазии о жизни сеньоры дель кампо. Мы гуляли в лучах золотых закатов по полям, устраивали пикники, пили мате и много болтали, сидя на травке. В доме была повариха, которая готовила сотни ньокки к обеду, а ее муж, самый старший из трех поколений Уго, которые работали на этом ранчо (Уго, Угито и 8-летний Угитито), зарезали и готовили на открытом огне барана к ужину. Там были десятки очаровательных детей, они все целовали меня в щечку – Буэнос диас – и садились на коленки. Хуан и другие мужчины играли в поло на велосипедах в поле. Мы катались на лошадях с мягкими подстилками из овечьей шкуры вместо седел, и познакомились с покупателем из Саудовской Аравии, который прилетел за скакунами.
Может, я не так уж и уверена, что мы не предназначены друг для друга… Я определенно могу до бесконечности смотреть, как он гоняет на велосипеде – до конца своих дней.
В Пасхальное воскресенье вся наша компания из 20 человек расселась по машинам и отправилась в городскую церковь. Она представляла собой крошечную государственную iglesia, и в нее влезало от силы человек сто. Старшая кузина Хуана, счастливая веселая женщина, которая окончила престижную английскую школу в Буэнос-Айресе, а теперь жила на ранчо со своим мужем и пятью детьми, протянула мне свечку и прошептала на ухо:
«Я знаю, что у тебя в сердце пока нет света Христова, но я вижу его в твоих глазах». Когда настало время причастия, в церкви образовалась очередь. В нее встали все без исключения, даже самые крошечные кузины Хуана и его 70-летние тетя и дядя. Люди подходили к священнику, держа в руках свечи, и только мы с Хуаном не последовали их примеру. Я не пошла, очевидно, потому что я не католичка. Что касается Хуана, то в церкви, кроме меня, все знали о причине его отказа от причастия.
В этом, как я позже выяснила, была виновата я. Потому что после его последней исповеди он много грешил и оказался недостоин причастия.
Я его испачкала. И все в городе знали об этом.
Позже, когда наступила ночь и все пошли спать, мы с Хуаном остались почитать у камина. Нам дали раздельные комнаты, но мы находились в доме совсем одни, следовательно, ничего не мешало нам заняться сексом прямо там, на диване… как мне казалось. Я пододвинулась к Хуану поближе и попыталась поцеловать его.
Но он мне не ответил.
И мы, в конце концов, поговорили о наших отношениях.
– Мне кажется, что ты влюбляешься, а я нет, – начал Хуан.
– Но ты не влюблялась! – напомнила мне Хоуп, пока я рыдала в телефон Панамского аэропорта.
– Знаю, но почему он не влюбился? Потому что я уже очень старая? Может, он весь месяц испытывал отвращение, когда занимался со мной сексом? Думаешь, он хотел бы, чтобы я не приезжала? Не могу поверить, что все кончено, и я снова одинока! – совсем раскисла я.
