Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
Почему с такой яростью отрекаются от георгиевской ленточки наши враги и даже бывшие друзья? Да потому, что это символ сильных русских, что сегодня стало понятно, что это не сухой символ безопасного прошлого, а порохом пропахший знак настоящего. Русский с георгиевской ленточкой – это русский, который готов бороться и заставит с собой считаться. Это не тот, кого можно безопасно унижать и советовать «валить в свою Москву, если что-то не нравится».
Разумеется, символ, который сплачивает нацию и реально пробуждает в человеке готовность к большому историческому движению, нуждается во всемерном распространении. И «профанации» тут быть может не больше, чем со звездами и полосами Америки – ограничением тут может быть не измышленная «сакральность», а исключительно личный вкус и чувство такта. Но, право же, меня не раздражает георгиевская лента на бутылке водки. Водка, знаменитые наркомовские сто грамм, сражалась на фронте и была стратегическим фактором в зимних кампаниях. Меня не раздражают девичьи бедра, обвязанные этими ленточками. Почему? Пересмотрите «А зори здесь тихие…», сейчас как раз вышел ремейк. Меня не раздражает георгиевская ленточка на собачьем ошейнике – собаки в войну шли под танки и им не случайно поставлен памятник.
Единственное, где меня, пожалуй, разозлит георгиевская ленточка – это на Андрее Макаревиче. Ну что ж, он долго к этому шел.
Рождение новой звезды
Те, кто провел в России 9 мая 2015 года, в большинстве своем соглашаются, что пережили в этот день ощущение невероятного эмоционального и культурного взрыва. Как будто долго уплотнявшееся вещество достигло критической массы и в миг вспыхнуло ярче тысячи солнц.
Создается впечатление (и пусть оно не окажется ложным!), что мы присутствуем в уникальной точке культурного синтеза.
Русские как нация и Россия как государство-цивилизация последние годы искали собственную большую культурную форму. Этот поиск шел мучительно – нам достались от прошедших эпох осколки разбитого вдребезги. Подвергаясь со всех сторон атакам и давлению, Россия упрямо шептала: «Я еще не хочу умирать». И мы хватались за эти осколки, но зачастую лишь резали руки.
Мы ощущали правду того, что наши деды выжили и победили в величайшей из войн всемирной истории. Мы почти физически осязали свет истины нашей веры. Мы не могли не восхищаться красотой, мощью, глубиной и разносторонностью нашей культуры, покоящейся на фундаменте блистательной, хотя и весьма суровой государственности. Мы видели как тепло этой культуры согревает среди холодного молчания этих ледяных громад. Мы гордились русским гением, впервые раздвинувшим границы обитаемого мироздания.
Но всё это до определенного момента было рассыпанной мозаикой. Казалось, что русское цивилизационное начало не может быть привлекательно для мира и постепенно теряет популярность в самой России, безвозвратно погружаясь в пучину одновременно культурной и политической гегемонии Запада и демографической гегемонии востока. Единственная идентичность, которая оставалась за русскими, – обижаться.
И вдруг мы ощутили толчки культурного взрыва, в который сперва не могли поверить. Олимпиада 2014 внезапно напомнила миру о величии и красоте русской культуры. О том, что без нас мир сразу поскучнеет. Затем чудо Русской весны – ее фантастическое переплетение восторга, чувства реванша, боли сожженной Одессы, напряжения и ужаса кровавой борьбы Новороссии, обнаружило нашу значительную жизненную мощь.
Россия оказалась одна против всего мира. Как сперва казалось – одна. И впервые за долгие десятилетия не испугалась. Запад, который десятилетиями, столетиями, безошибочно нажимал на кнопки русской души, внезапно сбился с управления. Руководствуясь желанием ударить «самолюбивого диктатора Путина» и «поддерживающих его живущих прошлым русских», Запад попытался организовать бойкот 70-летнего юбилея Победы, дойдя при этом до каких-то совершенно прибалтийских, недостойных англосаксов выходок.
Протокольное политкорректное мероприятие, которое неизбежно бы воспевало «союзнический дух антигитлеровской коалиции» (сидели же год назад на 70-летии высадки в Нормандии за одним столом с Порошенко – и ничего), внезапно превратилось в поле интенсивного символического конфликта.
Целый Госдеп США, скрипя шестеренками, трудился для того, чтобы обеспечить неявку мировых лидеров на наш парад. Тем самым подсчет прибывших и проигнорировавших превратился в «морской бой». Участие в наших торжествах оказалось такой же политической демонстрацией, как и неучастие. И выяснилось, что у России достаточно сознательных и мужественных друзей и на Западе, и на Востоке.
Когда МВД Германии и целая Речь Посполитая ведут партизанскую войну с российскими байкерами, которых где-нибудь в чешском Брно встречают совсем как танкистов-освободителей. Война двух крупных европейских государств… с байк-клубом. Для гордящегося умением действовать через неправительственные организации Запада это провал.
Запад объявил России масштабную символическую войну по поводу рутинного исторического юбилея. И проиграл ее с треском.
Россия предстала перед миром как сильная военная держава, обладающая сверхсовременным оружием (смотрим на «Армату»), несокрушимым героическим боевым духом (смотрим на Моторолу на параде в Донецке) и уверенностью в святости своего дела (смотрим на то, как Шойгу крестится, проезжая под иконой Спаса над одноименной башне). У этой страны влиятельные союзники, способные прислать свои войска (пока символически), и немало доброжелателей в самом же западном блоке.
Но еще более впечатляющим, чем парад, точнее, интерференция парадов в Москве и Донецке, был «Бессмертный полк». В этом гражданском марше, объединившем миллионы людей по всему миру, был явлен тот ключевой смысл, который наш народ вкладывает в 9 Мая. Война оборвала миллионы жизненных ниточек, миллионы навсегда угасших родовых преемств и памятей. Но тем важнее каждая связь, каждая линия памяти, которая сохранилась.
Память как победа бытия над небытием и жизни над смертью.
Пока мы помним героев той войны – существуют в нашем мире они, существуем и мы, их потомки. День Победы, который казался, с уходом ветеранов, обреченным потерять своё звучание, взял, пожалуй, новую метафизическую высоту, оказался определенной философией.
Это пространственно-временное соединение всей страны – от Камчатки до Севастополя, от прадедов до правнуков вокруг единой идеи, единого подвига и в единой любви производят, конечно, совершенно завораживающее впечатление. Оно настолько сильно, что наши вечные носители фиги в кармане повели себя странно. Одна уважаемая женщина-бард попросту солгала, заявив сотням тысяч людей, собравшихся с портретами родных, что их всех свезли на автобусах и в автозаках. Недоумевающие от такой лжи не могут в нее поверить и успокаивают себя мыслью, что у достопочтенной исполнительницы попросту случилась галлюцинация и она увидела то, чего нет, а не сказала сознательную неправду.
Когда вечером страна собралась у телевизоров, она вместо традиционного «праздничного концерта» получила грандиозный балет, сравнимый с потрясшим нас в прошлом году олимпийским, а по эмоциональной насыщенности даже превзошедший его. Этот балет, сквозной темой которого стала Ленинградская симфония Шостаковича, аранжированная известными каждому военными песнями, еще раз напомнил, что великая русская культура – это культура сражающаяся.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
