– Озирис?
Да, да, это был именно он, любитель загадок из борделя мадам Маргариты в Пале-Рояле – правда, гораздо более загорелый благодаря Средиземному морю, хотя он и не выглядел от этого ни на йоту счастливее. Я бросил взгляд на его ноги, не без удовлетворения отметив деревянный кол на месте ноги, которую я переехал каретой. Своим шрамом, осознал я вдруг, он тоже был обязан мне, когда я хлестнул его тем тяжелым медальоном с пирамидой и змеей. Лично я считаю, что шрам прибавил его лицу мужественности, хотя Озирис вряд ли согласился бы со мной.
– Я же говорил вам, Гейдж, что мы вместе отправимся в это путешествие. Но вы поспешили удалиться.
– А мне показалось, что это вы отстали… у вас случился несчастный случай с пожарной каретой?
– Несчастные случаи могут произойти с любым из нас, – сказал Озирис многозначительно. Я вдруг заметил, что он подточил передние зубы так, что те напоминали острые клыки, словно только этого не хватало для того, чтобы он имел вид полнейшего дебила. Мне стоило заранее проверить список приглашенных на борт.
– Не то чтобы я не верил в партнерство и товарищество, но мне кажется, что наши с вами отношения, Озирис, не вполне складываются. Взять хотя бы ваше лицо и ногу.
– Нет человека, кому дьявольская удача когда-нибудь не изменяет, Итан Гейдж. Теперь вы один из нас и будете делать то, что будем делать мы. Как и ваш мальчишка.
– Вы имеете в виду, что мы – несчастные заложники?
– Я подозреваю, что вы очень склонны к моральной капитуляции перед экстатическими открытиями моей Ложи.
– Ложи египетского обряда? Вы сейчас о чем – о ее извращенности или ее дегенеративности?
– Мы могли убить вас уже сотню раз, но милосердие в последний момент останавливало нашу уже занесенную над вашей головой руку. Теперь ваша жизнь изменится кардинальным образом. Ну а если вы откажетесь от этой возможности… – Он улыбнулся с шармом кровососущей летучей мыши. – Если отец откажется от перерождения, его место в посвящении всегда может занять мальчишка.
– Знаете ли, у меня и в этой первой жизни полно проблем. Даже не знаю, хочу ли я переродиться в новую жизнь. Слишком как-то это нудно, вы не находите?
– И не думайте снова разочаровать нас. Когда мне отпиливали мою изуродованную ногу, у меня было множество видений о том, что я мог бы сделать с вами. Не искушайте меня.
– А вы держитесь подальше от Гора, если не хотите отпилить себе и вторую ногу.
– Громко сказано для человека без оружия и без друзей.
– Быть может, мои друзья ближе, чем вы думаете.
Это была чепуха, конечно же, с учетом того, что три моих товарища были на полпути к Франции, а американский флот мог быть где угодно, хоть в Китае. Дело в том, что на надменных людей я инстинктивно реагирую нахальством, обычно напрасным.
– Что-то их не видно. И в один прекрасный день, когда вы более не будете нужными для нашего дела, мы вновь обсудим наши с вами отношения.
Он глумливо усмехнулся и поковылял прочь, ничем более не подкрепив свои угрозы. Я тем не менее с тоской вспомнил свою винтовку и рапиру – быть может, они заперты в каюте Авроры?
Неудивительно, что Гор говорил по-арабски с вкраплениями английских слов, которым его научила Астиза. Работая над расширением словарного запаса малыша, я не раз задумывался о том, говорила ли ему мать что-либо о его далеком отце или же просто притворялась, что меня никогда не существовало.
– Где мама? – спросил он, когда мы вышли из рифов Триполи и, подняв парус, двинулись в сторону Сиракуз на острове Сицилия.
– Понимаешь, Гарри, она разрешила мне взять тебя на прогулку на лодке. Мы познакомимся с тобой получше, а потом все вместе отправимся в Египет.
– Хочу маму!
– Я тоже. Кстати, мы скоро с ней увидимся. Знаешь, быть пиратом очень весело.
– Мама!
Так и начались наши отношения. Когда он в очередной раз начал плакать, Драгут пригрозил бросить нас в трюм, если я не заткну своего отпрыска, а потому мне пришлось отправиться с ним на нос, где его удалось успокоить, показав, как играть с легкими веревками и канатами. Вскоре он был полностью поглощен набрасыванием петель мне на руки и на ноги, я был почти полностью связан по рукам и ногам, а он бескрайне доволен своими шалостями. Мы играли, корабль разрезал волны, и вдруг я заметил Аврору, молча наблюдающую за нами из дверного проема своей каюты на корме судна, и почувствовал знакомый холодок по позвоночнику. Даже если это древнее оружие все еще существовало или вообще когда-либо существовало (а я сомневался и насчет первого, и насчет второго), что-то подсказывало мне, что заключенный мною договор не будет исполнен так легко, как обещал Драгут. Она наверняка внесет свои поправки. Чем сильнее я старался избавиться от этих пройдох из Ложи египетского обряда, тем сильнее, казалось, моя жизнь переплеталась с ними. Чем сильнее была моя неприязнь к Авроре Сомерсет, тем упрямее она хотела превратить меня в своего партнера. Нас обвенчала ненависть – к такому выводу я пришел в Америке после того, как ранил ее брата.
Несмотря на всю мою озадаченность перспективами заботы о ребенке, я поймал себя на том, что восхищаюсь практичностью Гарри. Он был весьма предсказуем – либо был голоден, либо хотел спать, либо ему было скучно, и удовлетворение потребностей трех этих его ипостасей стало моей основной обязанностью. Мальчик привык один раз спать днем и просыпаться по ночам, чтобы забраться ко мне в гамак в поисках тепла и уюта. Поначалу это приводило меня в замешательство, но через некоторое время я нашел это неестественно естественным и даже успокаивающим. Конечно, он спал лучше, чем я, привыкая к окружающей его среде с детской непосредственностью, хотя и продолжал задавать вопросы о своей матери. В еде Гарри четко и недвусмысленно заявлял, что ему нравится, а что нет. Хлеб, финики и фрукты, что я приносил ему, его устраивали, а вот с оливками, горохом или соленой рыбой он не хотел иметь ничего общего. По счастью, парень давно был отлучен от груди и приучен ходить на горшок, хотя мне и потребовались некоторые усилия, чтобы убедить его в необходимости использования корабельного ведра в качестве туалета. Он с веселым любопытством провожал пиратов в настоящий судовой туалет под бушпритом, где с концентрацией ученого наблюдал за тем, как они справляют свою нужду над вздымающимися волнами. Функции человеческого тела занимали его как ничто иное, и я читал ему долгие, пространные лекции об относительных преимуществах и недостатках уборных, гальюнов, туалетов, толчков, ведер, кустов и даже стен за углом таверны. Он с непередаваемой гордостью и мастерством пользовался своим ведром, и, должен сказать, этот навык гораздо важнее, чем большинство из тех, за которые мы, люди взрослые, даем друг другу медали.
Наиболее трудной задачей для меня было не дать ему заскучать и не позволить набедокурить, и мне постоянно приходилось предупреждать его об опасностях планширей, линей и оружия, не давая ему приближаться к раскачивающимся балкам и фалам, грозящим оторвать его маленькие пальцы.
