«Эта лодка. Я знаю в ней каждую пядь; знаю, как она идет по волнам, как поет при этом. Что станется с нею без Рыжего Оттара? Кто будет любить ее так же, как любил он?
Мне кажется, что лодка была ему дороже всех нас. Как горд он был, когда показывал мне ее. Как похлопывал и поглаживал ее бока. Однажды я видела, как он в одиночестве стоял на носу и разговаривал с ней.
Эдит рассказывала мне, что у него не было детей, и поэтому он так радовался их ребенку. Так кому же теперь достанется корабль? Слоти? Бруни? Этому не бывать, пока Торстен имеет право голоса…»
Пока Сольвейг стояла и размышляла в полумраке, к ней подошел сам Торстен. Она узнала его по походке. Даже когда судно стояло на якоре, он перекатывался по палубе, будто ожидая, что вот-вот она закачается и затрясется.
— Торстен! — поприветствовала она его и положила руку ему на плечо. Торстен ждал. Вокруг них мягко дышала теплая ночь. — Я вернусь в Сигтуну.
— С нами?! — воскликнул кормчий.
— Нет, нет. Я про другое… позже.
Торстен что-то проворчал.
— Когда ты рассказал мне, что плыл на юг вместе с отцом, я знала, что то был знак. Как алое ночное небо. И именно тогда я поняла, что судьба на моей стороне.
— Судьба свела нас вместе, а теперь снова разводит в разные стороны.
— Завтра на рассвете.
— Так скоро? Может, это и к лучшему. Здесь печальное место. И ни у кого из нас нет причин здесь оставаться.
Он сгреб Сольвейг в свои медвежьи объятия, и когда отпустил, то Сольвейг сказала ему:
— Ты был… да что там, ты был мне защитником. На нашей лодке ты был мне почти как отец.
— Надеюсь, что вы еще с ним встретитесь.
К ним присоединился Михран. Сольвейг слушала, как он рассказывал Торстену, что нашел четырех человек, желающих присоединиться к команде.
— И проводник тоже. Они придут к вам с утра. А теперь я скажу тебе, сколько им заплатить.
— Ох, — вздохнул Торстен. — Слоти лучше разбирается в цифрах. Слоти! Подойди-ка сюда!
Сольвейг выскользнула во тьму. Она услышала тихое бормотание, а потом разглядела: Эдвин и Эдит стояли на коленях перед Синеусом и перевязывали его рану.
— Она все еще такая черная и опухшая, — жаловался тот. — Словно раздутый пузырь. До самого колена.
Эдвин уверил его, что вернется на остров Святого Григория не позднее чем через месяц и поможет ему добраться до Киева до начала осени.
Увидев девушку, Эдит поднялась и взяла ее под руку.
— Мне не хочется, но я должна это сделать, — проговорила она и уверенно повела Сольвейг и Эдвина к корме.
Бергдис сидела там совсем одна.
В полутьме женщины уставились друг другу в глаза.
Сольвейг услышала, что подруга задышала быстрее. Почувствовала, как напряглось ее плечо, ее рука, продетая под локоть Сольвейг.
— Если я не скажу этого, — вымолвила Эдит, — то буду жалеть до конца своих дней.
Сольвейг бросила взгляд на Бергдис. Ее глаза были чернее ночи, но все же сверкали.
— Я знаю, что ты собиралась сделать, — тихо продолжала Эдит. — Эдвин рассказал мне. Мужчины… должны были задушить…
Женщина изо всех сил старалась оставаться спокойной, но голос ее зазвучал громче.
Сольвейг покрепче сжала ее руку, словно стараясь придать сил.
— Мужчины… меня бы душили… а этот нож… твой нож…
Эдит сглотнула и замолкла.
Бергдис сидела не шевелясь и буравила Эдит ледяным взглядом.
— Твои боги, — заговорила снова англичанка. — Я не знаю, как сказать… Твои боги — они для меня ничто. Даже меньше чем ничего. Твоя вера жестока и кровава… — Эдит помедлила. — Но все же… как истово ты веришь, Бергдис! Как же сильна твоя вера. В тебе нет малодушия, ты веруешь всем сердцем и всеми мыслями своими. С такой страстью!
Эдит запнулась. Когда она заговорила вновь — теперь уже спокойней, — в ее голосе Сольвейг услышала больше благоговения, чем неприязни.
— Нас связывает наша любовь. Моя любовь и твоя любовь к Рыжему Оттару…
«Рыжий Оттар, — подумала Сольвейг. — Его Ангел Смерти. И ее жертва».
— И наша любовь никогда не умрет.
«Эдит способна исцелять раны. Мы с Бергдис молимся одним и тем же богам, но я не понимаю таких жертвоприношений. Столь жестоких и несправедливых.
Эдит хочет примириться с Бергдис, и я восхищена ею. Женщины должны быть целительницами».
И снова женщины обменялись долгими взглядами.
Окружавшая их ночь казалась такой безмятежной.
— Уходи! — резко, с горечью сказала Бергдис.
И Эдит с Сольвейг удалились. Прямо за ними, то и дело оглядываясь, следовал Эдвин. Они беззвучно прошествовали по палубе, радуясь тому, что разговор уже позади, и тому, что они вместе.
Молчание нарушила Эдит:
— Бард поднимется на рассвете. Он всегда встает раньше всех.
Сольвейг широко зевнула.
— Не стану будить его сейчас, — решила Эдит.
— И Бриту, — добавила Сольвейг. И зевнула еще раз.
Но тут перед ними появилась Одиндиса, державшая в руках роговой светильник. Вид у нее был осунувшийся.
— Вы видели ее? — прокричала она.
— Да, — ответил Эдвин. — Эдит только что говорила с ней.
— Где она?!
Эдвин бросил взгляд через плечо:
— Вон там. Сгорбилась на корме.
— Нет! Брита! Я подошла проверить, как ей спится, но ее там нет. А шерстяное покрывало на месте.
Было похоже, что Одиндиса совсем сбита с толку.
— Мы найдем ее, — пообещал ей Эдвин.
— На лодке ее нет. Я обыскала все кругом, а Слоти исползал весь трюм.
— Мы найдем ее, — повторила Сольвейг.
— Она знала, что я запрещаю ей выходить на берег, — зарыдала женщина. — После темноты. А что, если…
«Что, если она упала за борт? — подумала Сольвейг. — Она же не умеет плавать. Впрочем, мы бы ее услышали. А вдруг она вернулась к костру? А если мужчины, слоняющиеся по гавани…»
— Пожалуйста, — умоляла их Одиндиса, и ресницы ее затрепетали, словно белесые мотыльки.
— Спроси Михрана, — предложила Эдит.
— Уже спрашивала.
— Ночью, — терпеливо разъяснил Эдвин, — мы будем выкликать ее. А с рассветом сможем оглядеть остров.
— И оставим сходни спущенными, — добавила Сольвейг.
— Я убью ее! — яростно вскричала Одиндиса. А затем взмолилась: — Пожалуйста… Только не Брита.
21