Он хмуро оглядел всех присутствующих, глухо кашлянул в кулак и медленно произнес:
– За то, что восхотели избрать меня, благодарствую, – он тяжело склонил свою седеющую голову, в которой – Константин это хорошо помнил – белоснежных волос по сравнению с их предыдущей встречей изрядно поприбавилось. – Тут наш митрополит накануне всем предложил еще раз помыслить как следует, кого возвести на царский стол. И я тоже поразмыслил. И впрямь изрядно достойных людей здесь собралось. Это славно. И молодых немало, – широким жестом указал он на своего зятя Даниила с братом Василько, не забыв и про Ингваря с Давыдом. – И тех, что в соку самом, – последовал взгляд в сторону Владимира Рюриковича и Святослава Мстиславовича. – И тех, кто поболе меня сединой убелен да опытом умудрен, – отдал он дань уважения хозяину терема.
«А на меня даже не посмотрел. – Мимолетное сожаление мелькнуло на краткий миг в голове Константина, но он тут же отогнал его прочь. – А ты что хотел? – упрекнул он себя. – Сейчас он целоваться к тебе полезет. Выкуси! Да и ни к чему мне его спасибо. Лишь бы он…»
Додумать рязанский князь не успел. Точнее, все мысли у него из головы своим неожиданным поворотом вышиб галицкий князь. Сказанул такое, что…
– Подумал я и о том, что ведь и мое имечко выкрикнуть могут. Как тогда – смогу ли я? Хватит ли у меня сил всех удоволить, чтоб никто в обиде не был? Словом, много чего мне передумалось, и порешил я следующее. Кто бы меня ни кликнул, а надлежит мне отказаться от такого почета. Не мое ныне времечко, и не о том мыслить царю надобно, чтоб не обидеть никого. Русский владыка должен так поступать, дабы держава его вся целиком цвела. Потому и говорю вам: недостоин я венца. Отказуюсь же от него в пользу…
Галицкий князь пристально обвел взглядом присутствующих, будто не имел еще ответа на этот вопрос и не сделал своего окончательного выбора. В этот момент не только у старейших и самых знатных что-то екнуло в душе: «Неужто меня выкликнет?!»
– Вот на кого надлежит венец златой надеть, – провозгласил он громогласно, уперев свой палец чуть ли не в грудь Константина, и тут же уточнил: – Опять же по лествице он от Святослава исходит, а тот постарше Всеволода будет.
Первым возмутился Владимир Рюрикович. Пока митрополит расписывал будущего кандидата в цари, он уже приготовил для рязанского князя хороший отвод, да потом выяснилось, что владыка предлагает не Константина, а Мстислава Удатного. Сейчас же для него пришла самая пора.
– Это верно, – заявил, поднявшись, смоленский князь. – Святослав постарше Всеволода. Да только если по лествице судить, то тут старшинство не за ним, а за Ярославом Всеволодовичем, который на одно колено постарше всех нас будет.[88]
Ярослав мгновенно приосанился, но смоленский князь гнул свою линию и отдавать царский трон в чужие руки не собирался:
– Однако уже после того решили наши пращуры, что право на великий киевский стол надо оставить лишь за Мономашичами, дабы не учинилось всеобщей распри. Из них же Мстислав Романович – самый старший.
Тут пришел черед расправлять плечи самому киевскому князю. Он с благодарностью посмотрел на своего двоюродного брата.
– Можно и иначе поступить. Чин за Мстиславом Романовичем прежний оставить – великий князь. Пусть память о старине у нас будет. Царем же следующего по старшинству избрать.
Красиво сказал Владимир Рюрикович. Красиво и умно. Так все вывернул, чтоб и всех прочих претендентов осадить, и себя напоказ выставить. Ведь именно он и был этим самым следующим.
Вот только сам смоленский князь мало кого устраивал. Тут-то и началось то, чего так боялся Константин. Чуть ли не каждый припомнил злополучную лествицу именно к своей выгоде. Уже никто никого не слушал – все кричали о своем. Кое-кто пытался даже ухватиться за меч, но предусмотрительный Константин еще накануне через митрополита порекомендовал киевскому князю, дабы Мстислав Романович во всеуслышание объявил о том, что если кто забудется и прихватит с собой по привычке меч или иное оружие, то все это будет немедленно изъято его гриднями.
«Ну, хоть в чем-то пользу оказать смог, – грустно подумал Константин. – И еще хорошо, что князья – не епископы, приучены не кулаками махать, а мечами».
Об остальном же и думать не хотелось. И так ясно, что все пошло прахом.
Последнюю попытку примирить собравшихся предпринял виновник всего учинившегося непотребства – Мстислав Удатный.
– Тихо тут! – взревел он от досады, начиная понимать, что если бы не его опрометчивое выступление, то ничего этого не случилось бы.
Шум слегка утих, хотя и ненадолго, но галицкому князю хватило и этой небольшой паузы.
– Скажи мне, Мстислав Романович, – обратился он к своему киевскому тезке. – Чем тебе князь Константин не угодил? – И тут же, не дожидаясь ответа, перенес свой указующий перст на смоленского князя. – А тебе, Владимир Рюрикович, чем Константин не по душе? Ответьте мне вы оба!
Киевлянин слегка замялся, не желая называть истинную причину, но его двоюродный брат оказался откровеннее.
– Вои рязанские моего сына срубили, – тихо произнес он. – Ты же сам, брате, чадо потерял. Ведаешь, какое это горе.
Воцарилась тишина. Даже сам Мстислав опешил, не зная, что говорить дальше. О том, как тягостно переживать такое, он и в самом деле знал не понаслышке – его единственный сын умер от тяжелой нутряной болезни всего два года назад.
– К тому же больно властен рязанец, – произнес Мстислав Романович, поддерживая смоленского князя. – Он и без царева венца вона как о себе возомнил. – И катнул по столу блестящий серебряный кругляш в сторону князя Вячко. – Ну-ка, зачти, Вячеслав Борисович, что там он сам о себе понаписывал.
– А я и так знаю, – отодвинул в сторону монету Вячко. – Правильно там написано. Кто из вас может сказать, что он не только свои земли хранит, но и вотчины пращуров обратно под свою длань возвращает? Среди нас и есть всего двое таких – Мстислав Мстиславич Удатный, который у угорского короля Андрея Галич отнял, да Константин Рязанский.
– Мы тоже не раз хаживали на немцев орденских, – возмутился Святослав Новгородский.
– И чудь[89]не раз примучивали, – это уже Ярослав голос подал.
– Чудь лишь дурень не примучит. Из них вои никакие, – заметил ему Вячко. – Ты немцев поди одолей. Да чтоб крепкой ногой встать в тех местах! Чтоб навечно!
– Подумаешь, Кукейнос с Гернике взял рязанец. Вот ежели бы он вовсе немчуру орденскую в море загнал, то я бы первый – богом клянусь – за него голос подал, – задиристо выкрикнул Ярослав, размашисто перекрестился и тут же осекся.
