— Тогда давай я тебе отравы какой-нибудь поищу. С утра ведь голодный.
— Отрабатываешь за диван? — Иван старательно пытался казаться веселым. — Тогда, знаешь, куда сходи? Тут подвальчик есть рядом, на углу. Может, дадут что-нибудь с собой?
— Знаю. Там можно есть без риска.
Костик убежал, а Иван позвонил Панченко, но его не оказалось ни на работе, ни дома. Вера Анатольевна, мать Бориса, сказала, что вряд ли он появится раньше одиннадцати. Попросив передать, что ждет звонка на работе, Иван повесил трубку.
«А ведь я действительно не еду домой только потому, что не хочу», — подумал он.
Не прошло и пятнадцати минут, как Костик вернулся.
— Ты что, деньги забыл? — удивился Иван.
— Нет, я уже. Так что рот на ширину плеч!
Костик вытащил из бумажного пакета два огромных горячих бутерброда с ветчиной и грибами, салат в пластиковой баночке из-под сметаны и пирожное.
— И сколько? — Иван полез за бумажником.
— Не поверишь! Пятьдесят восемь. Предлагали взять целый ужин, но пришлось бы ждать. Приглашали заходить еще. Говорят, ментам всегда рады.
— Неправильный кабачок! Цены низкие, еда вкусная, дают с собой, да еще и ментам рады.
— Во-во! — сказал Костя с порога. — То, что должно быть нормальным, кажется удивительным и неправильным. Страна дураков! Ну все, Вань, бывай! Не скучай тут… на раскладушке!
Костик оказался прав на все двести: до утра действительно ничего не произошло, да и что могло произойти! Сначала Иван перечитывал заметки по Сосновке и составлял план первоочередных действий. Потом раскладывал компьютерные пасьянсы и ждал звонка Бориса. Тот позвонил в половине двенадцатого.
— Да знаю, знаю, сам видел, хотел тебе позвонить, да пришлось срочно уйти по делу. Маленькая, рыжая, красивая… В доме, где магазин? Нет, не знаю. Может, она там недавно живет или снимает. Или у кого-то в гостях, — Борис задумался. — А еще они могли вместе с Малаховым к кому-нибудь на ночь пристроиться. Только вот зачем? У него своя квартира огромная, разве что загаженная до безобразия. А ты чего на работе, дежуришь?
— Да нет, тут дел полно, сегодня еще двух покойниц подбросили. — Ивану не хотелось еще раз слушать уверения, что до утра ничего не случится, — он и сам уже так считал, но домой решил все же не возвращаться.
— A-а… Ну, удачи тебе.
Разболтанная раскладушка скрипела, Иван ворочался без конца и безуспешно пытался уснуть. Не помогала даже «засыпальная песня». Он старательно гнал мысли о Жене, Гале, пытаясь вместо этого представить себе домик с бассейном, газоном и гамаком, мысленно распорядиться миллионом долларов и составить маршрут кругосветного путешествия.
В шесть часов раскладушка была уже убрана за шкаф. Иван согрел воду в банке и поскреб щетину тупым станком. Выпив чаю, сжевав недоеденный вчера бутерброд, он открыл форточку и пошел размяться. По пути удалось разжиться дамским журналом с почти неразгаданным кроссвордом, за которым время пошло не так томительно.
Новости появились только в начале девятого. Малахов с рыжей вышли в восемь и отправились на трамвайную остановку. Спустились пешком, похоже, с третьего или с четвертого этажа. Малахов вышел из трамвая на «Электросиле» и направился к проходной, девушка доехала до Никольского собора, вошла в подворотню и скрылась за дверью с жуткой вывеской «Змеерог».
Пока Иван занимался Сосновкой, Костик навел справки. Рыжая оказалась Маленко Елизаветой Эдуардовной, офис-менеджером компьютерной фирмы, восемьдесят второго года рождения, прописанной в Купчине и абсолютно чистой перед законом. Иван спросил себя, не может ли эта девица быть той самой, которую он видел в Никольском, и ответил, что вполне может быть.
Бобров, выслушав доклад, наотрез отказался продолжать наблюдение и устроил подчиненным настоящий разнос.
— Хоть один намек есть, что этот самый Малахов — тот, кого мы ищем? Ну нет у него алиби, ну по приметам подходит. И что? Пасли его, пасли — и в конце концов поймали на том, что ночует у подружки. Это пока ненаказуемо, — начальник сурово посмотрел на Ивана, Костю, а заодно и на Алексея. — Значит, так. В последнее время вы, трое, работаете безобразно. С тобой, Логунов, я уже разговаривал, но тебе, смотрю, по барабану. И ухом не моргнул. С остальными, считайте, побеседовал сегодня. Прошу сделать выводы. В противном случае… — Бобров задумался. — Все, идите и работайте! Бардак!
— Никто меня не любит, никто не пожалеет, пойду я на болото, наемся жабунят, — вполголоса продекламировал Костя, последним направляясь к дверям.
Сзади раздался хрип. Оглянувшись, они с ужасом увидели, как побагровевший Бобров хватает воздух широко открытым ртом.
«Инсульт, — подумал Иван, — от злости. Довели!»
Все трое застыли на месте, не зная, что делать.
— Жабунят! — прорвалось сквозь хрип, обернувшийся наконец диким хохотом. — Жабунят! Наемся жабунят!
— С Бобром истерика, — прошептал Зотов Ивану на ухо. — Пал Петрович, может, вам водички?
— Уйдите, уроды! — простонал полковник сквозь слезы. — Жабунята хреновы! — И он упал головой на стол, рыдая от смеха.
Зотов пожал плечами.
— Как скажете. Пал Петрович. Жабунята! Кру-гом! — И они вышли из кабинета, провожаемые жалобными стонами и раскатами хохота.
Отсмеявшись, Иван с Алексеем вернулись к себе, а Костя понес новость по этажам. Борис, похоже, ждал звонка — трубку снял сразу же. В противовес развеселившемуся Ивану он был настроен мрачно.
— Я же тебе говорил, что это пустая трата времени.
— А кто нам этого артиста подбросил? — Иван почувствовал, что веселье выходит из него, как воздух из надувной игрушки. Вернулось ставшее в последнее время привычным раздражение. «Перестань, — одернул он себя, — при чем здесь Борис?»
— Я подбросил. По чьей-то просьбе. Вань, может, не будем выяснять, кто дурак? Я могу еще что-то сделать?
Иван почувствовал себя последней свиньей.
— Боря, мне неловко просить…
— Будет кривляться!
— Ты не мог бы разузнать у соседей об этой парочке?
— А что это тебе даст? — удивился Борис.
— Пойми, если у Малахова найдется хоть какое-то алиби, хоть на один вечер, о нем можно навсегда забыть. А если нет, его все равно придется держать в уме, пока дело не будет раскрыто.
— Ты думаешь, оно будет раскрыто? Ладно, какой подъезд, второй? Перезвоню вечером или завтра.
Борис позвонил только на следующий день после обеда, когда Иван, отложив все в сторону, с головой ушел в сосновское дело. Появились кой-какие подвижки, надо было хорошо подумать. Сам собой проснулся азарт — охотничий азарт гончей, взявшей след. Он ерошил волосы, грыз карандаш, которым чертил одному ему понятную схему. Решение, казалось, было совсем близко — и тут… Выругавшись вполголоса, Иван взял трубку.
