На том дело не кончилось. Отец, сидя напротив, с усилием пережевывал макароны, а я продолжал рассматривать его как проекцию моей собственной судьбы. За все время нашего ужина он ни словом не упомянул ни о каких планах на будущее, не вспомнил ни одной книги, ни одного фильма[26]. Казалось, он не видит для себя никаких перспектив. Ничего. Единственной его темой были соседи, и то он постарался умерить свои расистские настроения, которые в последнее время владели им все ощутимее. Ненависть к другим — лучший способ заполнить собственную пустоту. Я не знал, с чего начать, как сообщить отцу о Луизе. На мою жизнь он взирал с некоторой завистью, и я боялся разрушить последний оплот его спокойствия. Однако пора было сказать.
— Па, я хотел рассказать тебе кое-что.
— Ты знаешь, и я тоже. Наша встреча очень кстати. Должен признаться, я был удивлен, когда ты вчера позвонил и предложил поужинать вместе. Я хотел сказать тебе что-то, но не по телефону.
— …
Наш диалог напомнил мне тот приснопамятный обед.
Как всегда, отец меня перебил и заговорил сам. Мне ничего другого не оставалось, кроме как слушать.
— Ты, конечно, удивишься… но со мной приключилось нечто очень хорошее… Да-да, очень… я даже не думал, что такое возможно…
— У тебя что, появился кто-нибудь?
— Нет.
— Что же тогда?
— Мама вернулась.
— …
— Ну да. На прошлой неделе. Постучала в дверь. Как-то утром. Я сидел дома, ничего особенного не делал… Открываю — там она. Такое лицо… Молчит, а сама в кухню прошла. Предложил ей кофе, говорит «да». Вот, собственно, и все… Мы почти и не говорили. Просто она вернулась. И начала плакать. Говорит, соскучилась по нашей с ней жизни… Ну и я стал с ней плакать… Так что мы теперь снова вместе… Можешь себе представить? Мы снова вместе. Мы всё не знали, как тебе сказать. Надеюсь, ты рад. Как и мы…
— …
Надо думать, отец был обескуражен моей реакцией, потому что я потерял дар речи. У меня крутилось в голове одно: когда я пришел объявить им о свадьбе, они решили развестись, теперь же, когда я хочу сообщить им о разводе, они снова вместе. Эта мысль стучала у меня в висках, но теоретизировать на сей счет было не время. Мне было плохо, очень плохо, невероятно плохо. У меня было ощущение, что жизнь хочет меня обломать. Что она нарочно подстраивает все так, чтобы меня уничтожить. Я был не в состоянии оценить соотношение абсурда и иронии судьбы в этой патетической сцене. К тому же, как вскоре выяснилось, это было еще не все. Чтобы сделать мне сюрприз, к десерту явилась мама. Она подошла и уселась к отцу на колени. Я смотрел на них и видел, как они оба помолодели. Они глупо улыбались, точно чудом уцелевшие в любовной буре. Их интеллектуальный возраст заметно снизился. Наконец отец спросил:
— Ты, кажется, тоже собирался что-то сказать?
Я пробормотал, что моя новость может подождать. И ушел, не дав воли словам, которые так долго вынашивал.
Плюхнувшись на кровать, я почему-то стал улыбаться. Я не был счастлив и не собирался спать, но все происшедшее казалось мне комичным. У меня было достаточно опыта за плечами, чтобы улыбаться, когда все плохо. Я сам был отцом; родители мои, напротив, превратились в детей. Одна часть меня была парализована потерей Луизы, другая хранила память о счастье с ней. В этот вечер я был во власти непонятного возбуждения. Жизнь — всё сплошь сорняки, их надо вырвать с корнем. Я оделся и снова вышел на улицу. Было немногим больше полуночи. Теперь, когда я об этом думаю, я начинаю верить, что случайностей не бывает. Нас толкают вперед добрые силы. И вскоре я понял, почему мне понадобилось снова выйти.
На улицах было много народу, люди гуляли и казались счастливыми. Ночь — это мир взрослых. Я чувствовал себя соответственно своему возрасту и, пожалуй, впервые за долгое время был безмятежно спокоен. Я снова оказался около ресторана, где несколько часов назад ужинал с отцом. Официантка заканчивала работу. Она была все так же хороша, несмотря на усталость. Уж не потому ли ноги сами привели меня сюда, что девушка так мне понравилась? Все может быть, не знаю. В моей голове начали роиться всевозможные фразы, которыми можно начать разговор, — настоящий сумбур, чтобы не сказать хаос. Если я к ней подойду, что мне сказать?.. Глупо же спрашивать у официантки, которая только что проработала восемь часов, не могу ли я предложить ей бокал вина. Все слова, которые приходили мне в голову, казались дурацкими. «Еще раз спасибо за пасту», к примеру, было бы верхом беспомощности. Я вообще никогда не умел знакомиться с женщинами; так лучше уж сразу оставить эти попытки. А хочу ли я вообще с кем-нибудь знакомиться? Я был в этом не уверен. Просто эта девушка мне понравилась. И теперь, когда она была на улице, в нескольких метрах от меня, сердце мое билось, точно хотело что-то мне сказать. У нее были очень красивые волосы. Надо бы запретить таким девушкам работать в итальянских ресторанах. Существует тип красоты, абсолютно несовместимый с работой в пиццерии. Так как на слова я оказался не способен, я пустил в дело ноги и какое-то время шел за ней. Я чувствовал, что вечер только-только начинается.
Увы, вскоре она подошла к парню, сидевшему верхом на мотоцикле. Он дал ей шлем, но, прежде чем его надеть, она смачно чмокнула его в губы. Этот поцелуй заставил меня замереть. Мое волнение (вызванное скорее возможностью новой истории, чем самой девушкой) в мгновение ока испарилось. Они умчались в ночь, и у меня осталось чувство симпатии к ним обоим. Я тоже был когда-то счастлив.
____________________
Я чувствовал себя счастливым и теперь. Мне нравилась эта свобода, которая может привести и к беде, и к свету. Я подумал, что Луиза оставила меня, чтобы дать мне возможность жить своей жизнью, потому что я жить перестал. Она раньше меня поняла, насколько я был несчастлив. Образ ответственного человека, в который я себя запихнул, разлучил меня с тем юношей, которым я был когда-то. Наш разрыв с Луизой разом погрузил меня в состояние неопределенности, обязательное для творчества. Даже то, что только что со мной произошло, хоть оно и кажется мелочью, тем не менее может стать темой нескольких абзацев. Что-то сдвинулось, замаячили какие-то очертания романа. К тому же в дальнейшем меня ждали удивительные события. Первое из них — то, что совершенно случайно, в каком-то кафе, я встретил девушку с кладбища. Ту, с которой мы переглядывались на похоронах Сони Сенерсон много лет назад. Я посмотрел на нее, она тоже на меня посмотрела, и мы друг друга узнали. Я так долго мечтал снова ее встретить, что ее лицо намертво впечаталось мне в память; мое влечение спасло ее от забвения. Я подошел к ней, хотя ноги неохотно меня слушались.
