Около четырех часов вечера в тот трудный понедельник Баусен и инспектор Кропке заперлись в кабинете последнего, чтобы систематизировать уже поступившие сигналы – не менее шестидесяти двух прямых наблюдений плюс около двадцати косвенных свидетельств самого разного характера. Интенденту Мюнстеру было поручено принимать и расспрашивать неиссякающий поток свидетелем, которых поначалу регистрировали и сдерживали в приемной Банг и фрёкен де Витт.
Чем занимался комиссар Ван Вейтерен, никто доподлинно не знал. Он покинул полицейский участок, чтобы «провести некоторые дополнительные исследования», но в чем они заключались, оставалось тайной. Однако он твердо пообещал вернуться к обязательному совещанию, проходившему в семнадцать часов. На 19.30 была назначена пресс-конференция; этот момент был выбран в угоду региональному телевидению, которое в это время давало обычную сводку новостей. «Все, кроме прямого эфира, будет воспринято зрителями как предательство и нарушение журналистской этики», – было заявлено с некоторым нажимом, и, хотя Баусен многое мог бы сказать юному гению телевизионщику о законах и праве, он вынужден был проглотить свои возражения и пойти навстречу.
– Иезуиты проклятые! – прорычал полицмейстер, положив трубку. – Инквизиторы в шелковых галстуках, черт бы их всех побрал!
Однако в сложившейся ситуации ему ничего не оставалось, кроме как глотать одну за другой горькие пилюли.
41
– Это что еще за чертовщина? – спросил Ван Вейтерен, наклонившись над столом.
– Карта, – пояснил Кропке. – Булавки отображают передвижения инспектора Мёрк и ее «мазды»… вернее, нескольких красных «мазд».
– Да, у нас в городе их несколько, – пояснил Баусен. – Похоже, в пятницу вечером по городу колесили… еще две из них… помимо, собственно, ее машины.
– Булавки с красными и желтыми головками указывают на те точки, где наблюдали машину, – снова заговорил Кропке с достоинством изобретателя. – Красные – для интервала с 18.15 до 18.45, желтые – для интервала с 18.45 до 19.15.
Ван Вейтерен еще ниже склонился над картой.
– Голубые и белые – это свидетели, которые утверждают, что видели ее лично: голубые – в первом получасовом отрезке, белые – во втором. Например, вот это вы, господин комиссар.
Он указал на булавку с белой головкой, воткнутую в районе пляжа.
– Благодарю, – пробормотал Ван Вейтерен. – Сколько их всего?
– Двадцать пять красных и двадцать желтых, – сказал Кропке. – Это то, что касается машины… голубых двенадцать и белых пять.
Мюнстер, протиснувшийся к столу рядом с комиссаром, стал внимательно изучать узор, созданный разноцветными точками. Идея неплохая, вынужден был признать он, если только хватит ума правильно все это истолковать. Точки оказались разбросанными – по всей видимости, наблюдения были сделаны во всех частях города, но в большинстве мест торчали лишь одинокие булавки.
– Преимущество в том, – пояснил Кропке, – что нам нет необходимости ломать голову по поводу вменяемости того или иного свидетеля. Сосредоточение булавок в одном месте все равно дает некоторое представление о ее перемещениях.
Он сделал паузу, чтобы остальные успели сосчитать булавки и оценить гениальность его метода.
– Все предельно ясно, – пробормотал Мюнстер. – Особенно белые…
– Вне всяких сомнений, – кивнул Ван Вейтерен. – Вне всяких сомнений.
– Вот именно, – снова взял слово Кропке и продолжил с довольным видом: – Как вы видите, существуют только три точки сосредоточения – рыбная площадь перед «Сее Варф», Главная площадь и коптильня. Двадцать четыре булавки возле «Сее Варф», одиннадцать здесь, на площади, и восемь у коптильни…. итого сорок три из шестидесяти двух. Остальные достаточно рассредоточены, как вы видите. Похоже, никто не видел ее после вас, господин комиссар. То есть никто, кроме убийцы. Вероятно, на пляже было в тот час достаточно пустынно.
– Истинная правда, – подтвердил Ван Вейтерен.
– Гм… – проговорил Баусен. – Я все же настаиваю на том, что не следует торопиться с выводами. Треть свидетельских показаний нерелевантна, если я правильно понял?
– Да, – пробормотал Кропке, – но вы же прекрасно понимаете…
– А о «Сее Варф» и коптильне было написано в газетах.
– Разумеется, – согласился Кропке. – Однако это, на мой взгляд, ничего не меняет. Самым интересным пунктом является Главная площадь… одиннадцать человек видели саму Мёрк или ее машину здесь, у входа, в интервале примерно от половины седьмого до семи. Двое видели, как она выходила из машины, – это белые булавки.
Он указал пальцем, и Баусен кивнул. Ван Вейтерен сломал зубочистку и уронил ее на кладбище Святого Питера.
– В какую сторону она направилась? – спросил он.
Кропке с Баусеном переглянулись.
– Сюда?
Баусен снова кивнул:
– Да. Многое указывает на то, то она поехала сюда. Вернулась в участок.
– И что? – спросил Мюнстер, чувствуя себя так, словно только что пропустил развязку длинного анекдота.
Ван Вейтерен не произнес ни слова. Засунув руки глубоко в карманы, он медленно выпрямился, выпуская между зубов чуть шелестящий поток воздуха.
Мюнстер вспомнил, что комиссар страдает болями в спине, которые то и дело напоминают о себе.
Все расселись вокруг стола. Вид у Кропке был по-прежнему довольный, но немного растерянный, словно он оказался не в состоянии воспользоваться результатами собственных усилий. Мюнстер снова ощутил легкую, как трепетание крыльев бабочки, вибрацию у висков… обычно это означало, что что-то намечается, что они приблизились к какой-то критической точке. Что скоро настанет прорыв. Он оглядел неубранное помещение. Банг, сидевший напротив него, весь покрылся испариной. Ван Вейтерен, казалось, пребывал в полусне. Баусен продолжал разглядывать утыканную булавками карту, с самым отсутствующим видом втягивая щеки.
В конце концов ассистент полиции Мосер обозначил словами всеобщее недоумение, повисшее в зале.
– Сюда? – воскликнул он. – А что, черт возьми, ей здесь понадобилось?
Прошло три секунды. Потом практически одновременно прозвучали голоса Кропке и Мосера:
– Ее кабинет!
– Проклятие! – развил эту мысль полицмейстер и уронил на пол нераскуренную сигарету. – Кто-нибудь осмотрел ее кабинет?
Мосер и Кропке были уже в пути. Мюнстер вскочил, а у Баусена было такое лицо, словно его только что срезали на экзамене по основам полицейской работы. Ван Вейтерен сидел на своем месте, как ни в чем не бывало, и рылся в нагрудном кармане.
– Естественно, там ничего интересного нет, – пробормотал он. – Но все же стоит пойти посмотреть… авось три пары глаз увидят лучше, чем одна.
Часть IV
27 сентября —1 октября
42
