Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Алексей настойчиво копался в своих ощущениях и находил, что ему нравится все происходящее в академии. Он был без ума практически от всех, без исключения, предметов; все изучаемое имело для него такое колоссальное, исключительно жизненное значение, как, пожалуй, ни для кого иного в группе, а может быть, и на всем факультете. И дело тут было не только в том, что ему нравились учебные задачи сами по себе. И даже не в том, что постепенно забывались черные дни удручающего безденежья, униженного пользования бывшими в употреблении вещами с остатками на них невидимых пятен чужой ауры и, не исключено, вредной энергетики. Конечно, Алексей с Алей могли гордиться, что у их дочери наконец появилась новая раскладная коляска. Что они теперь могли не бояться, что денег не хватит до будущей выдачи денежного содержания офицера и что Аля или Женя могут простудиться из-за отсутствия добротной зимней одежды. Могли не переживать за дешевую обувь и невозможность заказать в кафе в воскресенье дорогие сладости. И все-таки на первый план выступал не доступ к материальным благам, а те изменения, которые Алексей с каждым днем ощущал в себе и в своей Але. Вместе они преодолели в незримой пирамиде жизненных потребностей целый этаж, отделявший выживание от достижений. Алексей заметил, что незаметно стал меняться и внешне. Пропали косолапость, угловатость и неуверенность, которую в былые времена компенсировали былая десантная грубость с сальными шутками, пренебрежение к физической слабости. Он сам начал замечать у себя признаки элегантности. Но более всего ему нравилась явившаяся откуда-то уверенная сила. Улетучились колебания, нервозность, навязчивое желание любой вопрос решать с помощью агрессии. На смену внутренней жесткости пришли дипломатичность, изящество вербальных оборотов, спокойная сосредоточенность; имевшие место метания в области различных знаний вдруг приобрели ясную мотивацию и направленность. Постепенно он избавлялся от излишней, воспитанной училищем самонадеянности, сменил ненавидимую в себе застенчивость на непринужденность. Теперь он умел в беседе порхать по различным темам веселым мотыльком, ускользая от щекотливых деталей и вытаскивая нужные подробности. В самом деле, учеба приводила его в восторг от открывающегося доступа к захватывающим дух тайнам; неожиданный жизненный поворот, после которого его знания стали востребованными, привел Алексея к согласию с самим собой. Он обрел новый смысл жизни, ибо с первого дня появления в этом нигде не афишируемом учебном заведении внутри него поселилась уверенность, что он занимается делом чрезвычайной важности. Решение сложнейших и самых непредсказуемых задач государственной безопасности выводило его в иную плоскость самовосприятия, туда, где нужен мастерский, сложнейший пилотаж. И хорошо, что там не бывает размеренной степенной жизни, здорово, что там слишком мало добродетели и слишком много надежного, мистического безмолвия, к которому втайне от себя он стремился. Преодолев первый лингвистический напор, Алексей уже к середине второго курса мог позволить себе заглянуть в философские издания. И хотя он пока еще даже не помышлял о большой литературе, порой уже чувствовал внутри себя смутный голод, страстное желание окунуться в убаюкивающее душу чтение и связанные с ним детские переживания картинных героев. Алексей уже предвкушал эти царские времена, хотя и обязательная программа вызывала в нем гораздо больше воодушевления, чем тривиальный «Боевой устав ВДВ» или банальное «Руководство по стрелковому делу». И он понял почему. Стреляя по три часа в день из пистолета Макарова, он не нуждался более в чьих-либо наставлениях на этот счет, а вот душа, привыкшая к движению, не могла смириться со стагнацией. Тут же все было по-иному, на грани возможного, аскетизм духа и тела компенсировался идиллическим запахом реальной опасности, интеллектуальных сражений и подлинных ристалищ. И непрерывные усилия воли находили понятное объяснение. Зато если первый год семья прожила в мучительном, полусумасшедшем напряжении, то через год Алексей уже мог позволить себе провести половину воскресения с семьей, с упоительной беспечностью гуляя по Москве с Алей и Женей. Воскресенье стало любимым для всех днем. По привычке поднимаясь до рассвета, Алексей ко времени завтрака успевал обработать гору специальной информации. Затем он спешил пробежать хотя бы четыре-пять километров просто по забавным московским улицам, чтобы не потерять физическую форму, а с нею и легкость впитывания тонн информации. На приобретенном по объявлению крохотном, бывшем в употреблении письменном столике у него всегда лежали две-три раскрытые книги, испещренные глубокими бороздами карандашных черточек, добавочных пометок, и блокноты с бесчисленными выписками. И порой он совершал маленькие, шаловливые хитрости, предназначаемые своей верной, милой сообщнице. Например, выкладывал среди фолиантов и брошюр, определенно предназначенных для профессионального изучения, томик Дейла Карнеги, раскрытый на странице «Семь правил семейного счастья». Или крошечную, но авторитетную брошюрку Росса Кемпбелла «Как на самом деле любить детей». А то и просто старательно переписанный каллиграфическим почерком на белом листочке веселый стишок Блока, прямо из ее аквамаринового детства «Маленькому зайчику на лесной ложбинке раньше глазки тешили белые цветочки…» И он не ошибался на этот счет, Аля все видела и все чувствовала. Главным в их отношениях оставалась никогда не прерывающаяся, связующая их волшебная нить любви. Алексей убеждался в этом по возвращении к позднему воскресному завтраку: он видел, каким счастьем светилось ее лицо, с нескрываемым наслаждением наблюдал, как она оживлялась и как, наконец, что бы она ни делала в момент его возвращения, все заканчивалось райскими объятиями. Даже когда в их неприхотливой жизни случались упреки, недоуменные пожимания плечами или досада, Алексей точно знал, что она живет им. И он так же, насколько это было возможно в его сумасшедшем мире, жил ею.
Впрочем, некогда неустроенный быт семьи Артеменко постепенно налаживался и становился более мягким, нежным, с пряным привкусом особой прелести, как бывает всегда, когда бесконечная нужда наконец сменяется неуклонным ростом возможностей. Этот быт никогда не был угрюмым и приглушенным, потому что Аля обладала феноменальной способностью оживлять пространство вокруг себя. Теперь же даже двух десятков квадратных метров им вполне хватало для счастья. Дипломатичность Али и Тони, которые уже через несколько месяцев стали близкими подругами, вполне позволяла лавировать на маленькой кухоньке без напряжения. Обе представляли собой тот тип русских женщин, которые способны прийти на помощь по первому требованию и в то же время не станут влезать в проблемы окружающих, если последние не подают явных признаков желания разделить их. Хотя, откровенно говоря, особая степень деликатности, тонкой чувствительности диктовались и самой обстановкой, и можно было говорить лишь о временами вспыхивающих недоразумениях между женщинами. С одной стороны, в условиях тотальной занятости своих мужчин, женщинам не на кого больше было опереться в быту. Да и в редкие воскресенья семьи могли попеременно брать на себя детей, чтобы вторая пара уделила несколько часов друг другу: пятилетний Саша Юрчишин привязался к трехлетней Жене, как к родной сестре. Внешне они жили, как одна большая семья, хотя настороженность не исчезала из их отношений никогда. Она была вызвана своеобразной тягучей атмосферой академии, окутанной мрачной аурой секретности, строгости и замкнутости. Им хорошо были известны редкие случаи отступничества. Первый произошел в конце первого курса, и о нем с опаской шептались «академики», когда находились вне учебных помещений и вне своих служебных квартир. Речь шла о трех семьях выпускников, явно из «блатных», которые вместо ожидаемых направлений за границу неожиданно поехали в дальние разведцентры страны, причем все в разных направлениях. Не помогли и их крупнокалиберные связи в верхах, и, как говорили, заграница для них будет закрыта надолго, если не навсегда. Слушатели младших курсов недоумевали, изнывая от домыслов, но точная причина официально не сообщалась. Однажды, несколько месяцев спустя, в один из редких выходных поздней осени, когда было еще не очень холодно, а опавшие листья с тихим шепотом шуршали под ногами, Алексей с Алей вышли прогуляться в ближайшем сквере.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
