— Ты, кажется, забыл, что работаешь у меня, живешь в моей квартире и печатаешь свои чертовы снимки в моей лаборатории. И кое-что я имею право знать. Не поведаешь ли мне, когда вы устроили эти милые съемки? Очень приятно обнаружить, чем вы занимаетесь за моей спиной.
В истовом порыве благочестия Саймон решил, что не сдвинется с места, пока не выяснит все до конца. Страсти накалились до предела. Алекс съежилась под одеялом и была тише воды ниже травы — впрочем, о ее присутствии совершенно забыли, хотя, казалось бы, именно из-за нее и разгорелся весь сыр-бор.
— Ничего мы не устраивали! Это получилось абсолютно случайно. Она вышла из ванной комнаты, и я почувствовал, что просто должен ее сфотографировать. И вообще, ты не имеешь никакого права критиковать эти снимки или спрашивать, откуда они. Да, я работаю у тебя, да, я живу у тебя, но это еще не значит, что я — твоя собственность. И Алекс тоже. И вообще ты не имеешь ни малейшего понятия о том, как она… как все это важно для меня, так что заткнись. Слышишь, заткнись!
Он дышал так тяжело и часто, что Саймон впервые за время разговора был озадачен. И пока он придумывал достойный ответ, Ник заговорил снова — на сей раз гораздо сдержаннее и спокойнее:
— По правде говоря, старина, мне наплевать на то, что ты считаешь. Я сам знаю, что снимки великолепны, а Алекс — одна из красивейших женщин, каких я когда-либо встречал. И я люблю ее до потери пульса, глаз на нее поднять не могу; так что можешь засунуть свои непристойные ассоциации и грязные мысли себе… куда хочешь…
Всех троих буквально трясло: Ника — от ярости, Саймона — от изумления и шока, Алекс… впрочем, она сама как следует не знала от чего. Но что бы это ни было за чувство, оно одновременно наполняло ее гордостью, так что лицо расплывалось в не совсем приличной при данных обстоятельствах улыбке. Она понимала, что узел сплелся туго, что Саймон никогда не простит ни его, ни ее, но сейчас, в эту самую секунду, ей стало необыкновенно хорошо. Алекс не могла заставить себя взглянуть на Ника, все еще задыхающегося от гнева, да и на Саймона не смела поднять глаз. Ей пришло в голову, что такое состояние охватывает людей перед бурей — странное оцепенение в преддверии того, как небеса разверзнутся и бушующая стихия сокрушит все вокруг. Она даже принялась отсчитывать секунды, ожидая, что вот-вот гнев Саймона разрешится неистовым ураганом… И вдруг до ее ушей донеслись странные звуки — Саймон хохотал.
— А я-то думал… — еле выдавил он и снова разразился безудержным смехом. Заметив выражение замешательства на лицах собеседников, он понял, что должен объясниться, и набрал воздух в легкие. — Алекс, солнышко, я должен рассказать тебе о нас с Ником…
К полному изумлению обоих мужчин, Алекс инстинктивно взмахнула руками, будто желая защититься от чего-то.
— Нет, нет, только не это! Я не хочу больше ничего слышать! Нет, нет, нет, нет, нет!
Она зажмурилась и задержала дыхание, как будто это могло преградить путь неумолимой правде к ее сознанию. Казалось, прошла целая вечность (несколько минут по часам), и наконец она решилась приоткрыть глаза и увидела, что оба смотрят на нее так, как будто она сошла с ума.
— Алекс! Успокойся, моя лапушка. Не представляю, что ты там вообразила… Послушай меня ровно одну минуту. Все эти басни, которыми я тебя кормил, подробности — все это неправда. От начала до конца. Ничего между нами не было, ничего, nada[6]! Ясно?
Саймон уселся рядом с ней на диван и принялся трясти ее за руку, словно полагая, что таким образом до нее лучше дойдет смысл его слов. Сбитый с толку Ник остался стоять позади. Ничего удивительного, что Алекс было довольно трудно усвоить эту неожиданную информацию.
— Ты хочешь сказать?..
Она не успела закончить, как Саймон утвердительно кивнул. Он казался одновременно пристыженным и опечаленным. Алекс остановила на нем долгий пристальным взгляд и вдруг с невыразимой радостью поняла, что он говорит правду. Ничего между ними не было, ничего! Все ее невыносимые сомнения, догадки, бессонные ночи, когда она пыталась представить себе, чем они сейчас занимаются, месяцы и месяцы мучений, изводящих, словно зубная боль, — все это не имело никакого смысла…
— А как же кольцо у твоей кровати? А когда я звонила тебе на Бали и Ник поднял трубку? А когда… а когда… — И ей припомнилась тысяча случаев (расцвеченных к тому же фантазиями Саймона и чертовой кучей косвенных улик), которые привели ее к совершенно ложному, как теперь выяснялось, заключению.
В этом своеобразном пинг-понге, где вместо шарика они перекидывались удивленными взглядами, подача перешла к Саймону. Настала его очередь смотреть на нее как на безумную.
— О чем ты? Какое кольцо у моей кровати? Честное слово, Алекс, иногда ты говоришь загадками.
— Кольцо Ника. У твоей кровати. Я нашла его на той вечеринке, и…
Резкий возглас Ника прозвучал как звук отскочившего от стола шарика. Саймона осенило:
— Ах, вот оно что! Я оставил его там, когда прибирался в ванной комнате, и потом все гадал, куда оно могло деться. Хотя кольцо волновало меня не в первую очередь.
Да уж, Саймона волновал владелец кольца, хотя он скорее умер бы, чем признал это. Особенно сейчас.
— Понятно…
Алекс выглядела несколько обескураженной — следствие оказалось проведено далеко не так тщательно, как она воображала.
— Так, что-нибудь еще? Что ты там говорила насчет какого-то телефонного звонка на Бали?
— А это могу объяснить я, — вмешался Ник.
Так, новый сет. В голове Ника все постепенно вставало на свои места.
— Помнишь, Алекс звонила насчет кошки — я как-то не догадался объяснить, что мы поменялись номерами, — обратился он к Саймону. — Понимаешь, мне и в голову не могло прийти… Ах, черт побери, кажется, теперь я начинаю понимать!
— Слава Богу, хоть у одного из нас проясняются мысли.
В голосе Саймона звучала издевка, но было очевидно: он старается снять с себя хотя бы часть вины. Ему страшно не хотелось в этом сознаваться, но, похоже, это он наводил Алекс на ложный путь. Впрочем, судя по выражению лица, Ник недалеко отстал от него в этом.
Ник присел на подлокотник, так что теперь Алекс оказалась зажатой между ним и Саймоном.
— Постой, дай-ка мне разобраться. Ты думала, мы с Саймоном… Ах ты черт!
Ее лицо выражало более чем красноречивое подтверждение этой догадки, и Ник несколько раз ударил себя по лбу, как будто хотел утрясти все это в своем мозгу:
— Невероятно… я… я хочу сказать, как ты могла такое подумать?
Похоже, он был совершенно ошеломлен. Алекс обернулась к Саймону, надеясь получить объяснения. Почувствовав, что бедная девочка лишилась дара речи, а также опасаясь того, что она может сказать, когда вновь обретет способность говорить, Саймон поспешил вмешаться:
