— Твоей матери, — тихо сказала Джуди.
— Моя мать была его женой, а не любовницей! — Увидев изумление в глазах Джуди, Такер понизил голос. — Холланды объявили их брак недействительным, но мама отказалась подписывать какие-нибудь документы. До своего последнего часа она считала себя его женой.
Хотя Такер говорил тихим голосом, ярость и горечь звучали в каждом его слове, и ему казалось, что Джуди тоже их слышит.
— Холланд бросил мою мать много лет тому назад, — продолжал он: Джуди должна знать всю правду до конца. — Так что ему было наплевать, что с ней случится. Последний раз он приезжал в Индепенденс в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году. Он провел три дня в борделе и уехал, оставив мою мать в слезах и снова беременной. Скоро родились близнецы. Мне тогда было пятнадцать лет, но я считал себя взрослым мужчиной и отправился в его роскошный особняк, чтобы с ним разделаться. С Кэртисом мне встретиться не удалось, зато его брат, который был распорядителем его избирательной кампании, принял мои угрозы всерьез. Вскоре после этого мы получили официальные документы на владение этой фермой. Мама считала это доказательством того, что Кэртис все же небезразличен к нашей судьбе, а я понимал, что он просто хотел откупиться от нас и заглушить упреки совести. Во всяком случае, он ни разу не приехал поглядеть на своих сыновей.
— Ему же хуже.
— Может быть, но что там думал или чувствовал Кэртис Холланд, не имело отношения к нападению на нашу ферму. Я попытался объяснить капитану, который командовал отрядом, что наша ферма не имеет никакой военной ценности. Я убеждал его, что, уничтожив ее, он только окажет Кэртису услугу, освободив его от ненужного ему бремени. В тысяча восемьсот шестьдесят втором году будут выборы, и Холландам вовсе не хочется, чтобы им припомнили старые грехи. Капитан вежливо меня выслушал, и я отправился на задание, считая, что уговорил его пощадить дом моей матери. И только через несколько дней узнал, что он просто успокаивал меня, посмеиваясь за моей спиной.
Вспоминая поведение Латура, вспоминая, как он уверял его, что их ферме ничто не грозит, Такер накалялся все больше.
— Так вот, они напали на ферму в тот же вечер и сожгли все дотла. Если война меня чему-нибудь и научила, так это тому, что людям просто нравится убивать друг друга. Одинокая женщина с двумя маленькими мальчиками — ну как удержаться от такого соблазна! А я, дурак, можно сказать, подарил ему эту добычу.
— Бун, так нельзя! — воскликнула Джуди, придерживая лошадь. — Ты не можешь винить себя за то, что сделали эти люди!
Кого же тогда винить?
— Я должен был быть там. Мама умоляла меня не уезжать на войну, говорила, что без меня не справится с фермой. Но я не хотел быть фермером. Я хотел разводить лошадей, и когда ко мне пришли «серые призраки» и стали хвастаться, как много добычи им достается, я решил, что смогу таким образом сколотить капитал для племенного завода. Я был ничем не лучше всей этой братии. Мне и в голову не приходило, что я буду зарабатывать свой капитал на страданиях других.
— Но ты был слишком молод…
— Не так уж молод, чтобы не суметь отличить добро от зла, — прорычал Такер. Теперь он злился на самого себя. — После я попытался загладить свою вину, вступив в регулярную армию конфедератов, которые планировали вторжение в Миссури, но лучше бы я вернулся домой. Я оставил мать одну. Что она могла сделать с солдатами, как она могла защитить ферму и моих четырехлетних братьев? Говорят, она поняла, что их ждет, как только услышала приближение верховых, и велела близнецам спрятаться в погребе. Соседи нашли их через несколько дней. Они так и сидели, скрючившись в углу, не в силах ни пошевелиться, ни вымолвить слово.
— Господи Боже мой!
Такер отвернулся. Чувство вины и раскаяния сжали ему горло словно железным обручем.
—В это время я был за пятьдесят миль отсюда, занимаясь своим делом. А солдаты избили мою мать до потери сознания и оставили ее в горящем доме. — Он опять повернулся к Джуди: — Теперь ты не удивляешься, почему я тут же ушел из армии?
—Нет. На твоем месте я сделала бы то же самое.
Он кивнул в знак благодарности.
— После того как все это случилось, никто даже не удосужился известить меня. Моих братишек увезли в приют. Когда я наконец узнал правду, было уже поздно им помочь. Они находились на попечении государства, и я не имел на них прав.
— Но ведь ты уже был взрослый! Почему тебе не доверили опеку братьев?
— Неужели же северяне отдадут двух мальчиков знаменитому бандиту Джессу Холланду? Мне стоило только сунуться к ним с заявлением об опеке, и меня тут же упрятали бы в тюрьму. Нет, мне пришлось притвориться их дядей Такером. Я имею право их навещать, однако говорят, ни один судья не решит дело об опеке в мою пользу, поскольку у меня нет дома и средств к существованию.
— Но твои братья — владельцы этой фермы. По крайней мере этой земли. Разве они ее не унаследовали?
— Унаследовали, и вместе с ней долг по налогам за семь лет.
Такер с силой стукнул ногой по лежавшему перед ним камню, словно вымещая на нем свою беспомощную злость. Он только что получил извещение, что эти деньги надо внести до конца месяца, а не в декабре, как он полагал. Где он их возьмет?
— Вот оно — мое будущее, — устало сказал он Джуди, обводя рукой окрестности. — Вот все, что у меня осталось: мечты и надежды, превратившиеся в пепел.
— Ну зачем же так? — Джуди привязала свою лошадь к обгорелому стволу дерева и пошла поглядеть на фундамент дома. — Смотри, у тебя же великолепная ферма! — воскликнула она. — Всего-то и нужно что перестроить дом. Взгляни на эти поля, это пастбище, и дом стоит на таком замечательном месте. Если вот здесь сделать окно, то откроется вид до самой реки.
— Ты говоришь в точности, как говорила мама. — Бун вымученно улыбнулся. Джуди и ведет себя, как его мать, у нее такое же мечтательное выражение на лице, такая же способность во всем находить хорошее. — Помню, в тот день, когда мы сюда приехали, она бегала по ферме и твердила, что здесь многое можно сделать, стоит только приложить силы. Я никогда не видел ее такой счастливой. Теперь у нас есть дом, говорила она, теперь наша жизнь наладится.
— Разве она не наладилась? — с улыбкой спросила Джуди.
— Наладилась на какое-то время. — Буну было больно вспоминать тот короткий — такой короткий! — промежуток спокойной жизни. — Я только-только начал мечтать. На том пастбище я хотел сделать выгон для лошадей. Но все это было, конечно, до войны. До всех этих бед.
Джуди смотрела не на пастбище — она смотрела на Буна, заглядывая ему прямо в душу.
— У тебя отняли дом и родных. Неужели ты позволишь им отнять у тебя и мечту?
—Мечты стоят денег, — пренебрежительно бросил он. — И они редко сбываются.
—И ты так просто откажешься от них, даже не попытавшись за них бороться?
— Так просто?! — Увидев, что его крик подействовал на Джуди как удар хлыста, Такер заговорил спокойнее: — Я надрывался, я брался за любую работу, соглашаясь делать то, что мне не очень-то нравилось и чем я не очень-то гордился. Но столько денег, сколько мне нужно, я все равно не заработал. А сегодня мне сказали, что у меня осталось всего три недели — или земля перейдет к государству.
