Открываю глаза. Ник спокойно изучает мое лицо.
— Ну? — спрашивает он.
— А разве ты не должен сам написать, о чем я думал, на листе бумаги, а потом положить его в конверт и запечатать? Или еще что-нибудь в этом духе?
— Габриель, — напирает он.
У меня появляется ощущение, что Ник, возможно, не станет меня обманывать — настолько он уверен в себе; по крайней мере, в этой своей роли. Элис и Фрэн — два полюса любви и ненависти — замерли в ожидании.
— Ладно, — набираю я в легкие побольше воздуха. — Я думал об апельсине.
— Да? — сразу пригорюнился Ник. — А я был уверен, что о кошачьей миске.
— Так мы кино будем смотреть? — спрашивает Дина, воспользовавшись паузой в разговоре. Бен глядит на часы, высчитывая в уме, когда он в таком случае окажется в постели с Элис. Сейчас двадцать два часа двадцать три минуты.
— Ой, да ладно тебе, — говорит ему Элис, уводя меня от этой мысли. — Завтра же воскресенье.
В легкой полудреме, заключив друг друга в объятия, мы будем покачиваться на волнах полубессознательного. А вот и нет. Перегородка между кухней и гостиной вибрирует от храпа Ника; с неуверенностью в своих духовных силах, охватившей его после телепатических неудач, он справился, крепко заснув, так что мне опять предстоит таскать его девяностокилограммовое тело по всей квартире.
— Ладно, как хочешь, — соглашается Бен. — Но я уверен, что это паршивый фильм. Полная фигня.
— А тебя никто и не заставляет его смотреть.
Я говорю это так, будто оскорблен критикой моего выбора; на самом деле меня вдруг осенило: вряд ли мне стоит смотреть слезливый фильм в такой компании. Просто, находясь рядом, они тянут мои эмоции в три разные стороны; а когда у них (у эмоций, а не у Элис, Бена и Дины) откажут тормоза — а именно так и произойдет, если фильм окажется хотя бы вполовину такой же слезливой, как и рецензия, — одному богу известно, что тогда произойдет. Я не могу знать, куда меня понесет, когда я растекусь по дивану.
— А я бы с удовольствием посмотрела, — говорит Элис, натягивая свитер на колени. — Уже сто лет не видела нормальной фигни.
Меня передергивает от отвращения; что бы Дина ни думала, я не переношу китч, весь этот бред из серии «это настолько ужасно, что даже прекрасно». Хотя странно чувствовать раздражение к фразе, сказанной Элис. Вам может показаться, будто я готов простить ей то, чего не прощаю другим, потому что… ну, сами понимаете почему. Но вы это зря; пожалуй, я даже сознательно раздуваю пламя раздражения, снова и снова мысленно сосредотачиваюсь на том, что мне в ней не нравится, надеясь, наверное, что любовь вдруг исчезнет и я смогу насладиться зыбкой и ненадежной свободой.
— Ой, только давай без этого твоего постмодернизма, — просит сестру Дина, беря кассету в руки и скармливая ее видеомагнитофону. — Либо полная фигня, либо нормальный фильм.
Магнитофон выплевывает кассету, только очень медленно. Возможно, он пытается нам на что-то намекнуть. А может, он просто в шоке: «Вы что? Это же не порнография!».
— Прекрасное вино, Бен, — хвалит мужа Элис, намеренно игнорируя выпад Дины.
Я делаю глоток. Вот черт — действительно хорошее вино.
Дина резко запихивает кассету обратно; на этот раз магнитофон решает заглотить ее от греха подальше.
— А мы будем звать… эту… как ее зовут? — спрашивает Бен.
— Кого? — не понимаю я.
— Подругу Ника. Наверное, стоит поинтересоваться, хочет ли она тоже посмотреть фильм.
— Фрэн?
— Ну… А может, мы оставим хотя бы надежду на приятное времяпрепровождение? — просит Дина, садясь на диван рядом со мной.
Она одновременно нажимает кнопку перемотки на пульте от магнитофона и кнопку «5» на пульте от телевизора — экран оживает. Сквозь бегущие по нему черные полосы можно разглядеть взрыв, погоню на лодках, поцелуй и слова «Пощады не будет» — обычный набор для анонсов никому не известных фильмов в начале кассеты.
— Ну не настолько же она гадкая? — говорит Элис.
Дина бросает на меня взгляд и приподнимает бровь, я по мере сил отвечаю ей тем же; мы знаем больше, чем они. Элис поворачивается к Бену:
— То есть… у нее, наверное, добрые намерения?
Он слегка выпячивает нижнюю губу:
— Похоже на то.
— Вполне возможно, что намерения и у Муссолини были добрые, — говорю я.
— А она… — на мгновение замолкает Элис, рассеянно переводя взгляд на Бена, — еврейка?
Дина хохочет в ответ:
— Ты что, ослепла? Это на какие ж еще гены можно возложить ответственность за такой нос?
— Дина… — начинаю беспокоиться я.
— Лицо у нее еврейское до безобразия, — решительно заявляет она.
Теперь я гляжу на Бена, поборника веры. Если честно, то это предельно точное описание лица Фрэн; но мне кажется, что Дина зашла слишком далеко. Я даже выдохнуть не решаюсь. Бен, опершись о плечо Элис, молча встает и идет к двери.
— Уже уходишь? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь разрядить обстановку.
— Фрэн! — громко зовет он, стоя в проеме двери. — Фрэн!
Звук поворачивающейся ручки, потом скрип открывающейся двери. Пауза. Надо полагать, она сейчас многозначительно на него смотрит.
— Да? — слышу я голос, чем-то слегка похожий на голос матери Терезы, которую отвлекли от дела.
— Хочешь посмотреть с нами фильм? Ник все равно спит, да и вообще, — говорит Бен.
Меня подхватывает волна облегчения, и я выдыхаю. В какой-то момент мне показалось, будто он позовет Фрэн сюда и попросит Дину повторить то, что она сказала. Между тем у меня возникает ощущение, что у Фрэн на глазах выступают слезы.
— Спасибо тебе, — с дрожью в голосе произносит она. — На самом деле, спасибо. Но, думаю, мне лучше остаться с ним.
— Ну, как хочешь, — говорит Бен, закрывая дверь в гостиную.
Кажется, Фрэн так и осталась стоять, слегка обиженная тем, что ее не принялись уговаривать.
— О господи, — возмущается Дина, — эти анонсы когда-нибудь кончатся?
Смотрю на экран: сцена изнасилования, Брэд Питт и Джина Дэвис в спальне, кабриолет в бескрайней американской пустыне.
— Нажми на «стоп» и перемотай нормально, — просит Элис.
Поскольку у меня есть свой способ просмотра видеокассет, мне бы такая мысль ни за что в голову не пришла. Дина проделывает какие-то трюки с пультами; на экране появляется ведущий прогноза погоды и снимок Лондона со спутника. Из-за сгустившихся туч звездному оператору нас даже не видно.
Гляжу на Бена, усевшегося на пол. Он успокоился, хотя, судя по раскрасневшимся щекам, не без труда; Элис несколько смущенно гладит его по голове. Дина не обращает на них внимания. Решив, что пленка промоталась достаточно далеко, она нажимает на кнопку воспроизведения. За секунду до того, как на экране телевизора что-то появится, у меня перед глазами встают картины: я плачу, как дитя, и поддаюсь обычному для плачущих детей желанию рассказать все, абсолютно все. Плач отключит все системы безопасности — и именно тогда, когда я больше всего нуждаюсь в усилении мер этой безопасности.
