Похоже, все-таки придется давать объявление о вакансии.
Ко всеобщему облегчению, собеседование закончилось очень быстро. Когда приступ дикого смеха прекратился, Питер затих, вытер глаза, поднялся и опрометью бросился вон из комнаты.
Он проследовал в научную библиотеку, подхватил охапку книг.
Он вышел на задний двор и стал претворять в жизнь обещание, данное комиссии.
Джоанна увидела на заднем дворе дымок, а вокруг небольшую толпу студентов. С упавшим сердцем Джоанна подумала, что наверняка это как-то связано с ее отцом.
Протиснувшись сквозь толпу, она поняла, что ее худшие опасения подтвердились.
У костра на стуле стоял Питер с пачкой книг в руках: он громко и презрительно объявлял имя автора и поочередно, одну за другой, швырял книги в костер:
– Бэкон! Коперник! Ньютон! Дарвин! Локк! Гейзенберг! Адорно! Дирак! Тьюринг! Шрёдингер!
Пламя пожирало книги.
Рыба?
Либо я выбрал неправильное значение слова «делать».
Либо я придурок.
Как бы то ни было, Джоанна уезжала. Возвращалась на юг Англии.
А я пошел домой. Я не хотел больше думать о Джоанне. Только подумаю – уже устал как собака. Так что думай о чем-нибудь другом, Винс. Дома я окинул взглядом гостиную. Здесь царил беспорядок. Всюду валяется какая-то фигня. И этот странный запах. Толпа зевак стабилизировалась: человек двадцать – двадцать пять. Кто-то сдался, ушел, ухромал, укатил на инвалидных колясках. Пришли другие – некоторые издалека. Например, китаянка Стэн Чан. проделавшая дальний путь аж от самых «Ворот рая». Так назывался китайский бордель в Барнсли. Потом были два шведских автостопщика Ларс и Хельга. Оба здоровые как лошади, только с просветлением у них туговато. И вот я смотрю в окно – сегодня Южный Йоркшир, завтра Кашмир, а послезавтра – может, вообще полная нирвана. А куда еще этим людям идти, подумал я. Они обрели рай, вот и сидят здесь и не дергаются.
И вся эта толпа приносила дары, пытаясь задобрить моего отца, чтоб он всех полечил. Отсюда бардак в гостиной. Например, Малком Уотерсон принес коробку орехов в шоколадной глазури, Энид Лайтфут приволокла толстый шерстяной свитер – сама связала. Не совсем чтобы во вкусе моего отца, но, если свитер немного потрепать, я мог бы использовать его как панковское облачение. Правда, я уже не был уверен, что мне это нужно. Или все-таки нужно? Что мне вообще нужно? Я не знал. Мне было все равно. Да, и еще Мэйвис Роллингтон принесла фунт свежей трески в надежде, что Гарольд Смит снизойдет и вылечит ее Эрика от гайморита.
Отсюда и запах. Треска воняла.
Был еще громадный букет далий – я заулыбался. Позже отец сказал, что далии ему особенно приятно было получить. Их принес толстяк, утверждавший, будто он мой друг. Но цветы предназначались не отцу.
А маме.
Отец уговаривал ее поздороваться с толстяком, но она не вылезала из спальни. Славный парень, говорил отец маме. Такой широкоплечий, руки сильные.
Ну да, ну да, отвечала моя мама. Но не волшебные руки. И вернись-ка в постель.
И мой отец плелся обратно в кровать. О чем мечталось ему, интересно знать. Думаю, о том же, о чем мечтают все люди. О том, чего их лишили. О любимом кресле, затерявшемся в груде ненужных подношений от непрошеных поклонников. О трубке, с которой он теперь виделся лишь мельком. О телевизоре – его потухший экран сиротливо пылился. Но больше всего отец мечтал о собственном пространстве, которое заполнили чужое дыхание, слюна, навязчивое внимание. Ему нужен был чистый воздух, пузырь воздуха, в котором он блаженно витал бы до скончания веков.
По моим представлениям, отцовские мечты были таковы. Хотя на самом деле, может, ему просто хотелось чаю с чипсами и яйцом вкрутую.
Да, чай, чипсы и яйцо вкрутую. Я бы тоже не отказался.
У сержанта Джека Хиггинса сегодня счастливый день
Со слезами на глазах Джоанна уговаривала отца прекратить жечь книги, слезть со стула и отправиться домой. Но Питер не внял мольбам дочери.