— Помыть, отполировать с воском. Почистить салон. Все.
— Сделаем, шеф, — отвечает мужчина в синем комбинезоне.
Сложный клиент попался ему с утра пораньше. Придется попотеть. Ведь вернется за машиной, придираться начнет. Ни одной мелочи не пропустит.
* * *
— Хотел бы от всей души поблагодарить всех, кто внес свою лепту в сбор средств на пересадку костного мозга. В четверг наша подопечная улетает, попросим же Господа, чтобы он смилостивился над ней.
Хочу передать вам еще вот что. Одному из нас, еще мальчику, нужен специальный протез, который, к сожалению, тоже стоит денег. Я обращаюсь к вам, братья и сестры, войдите в положение ребенка. Кто из нас не хотел бы быть здоровым! Ходить, кататься на велосипеде, танцевать, бегать за девушками! У выхода вы увидите кружки. На них надпись: «Нога для Камиля». Будьте щедры, Господь Бог сторицей вознаградит вас за пожертвование! Только жертвуйте не корысти ради — жертвуйте от чистого сердца!
Ксендз Енджей осеняет себя крестом и опускается на колени перед алтарем. Не сумел он на этот раз найти достойных слов. Его до того растрогали последние события, что в голове все смешалось.
Пригласить всех на чай — вот и все, что он мог сделать. Уж теперь-то пани Марта никого не прогонит, а он обрадует друзей сообщением, что все в порядке. Иначе откуда им узнать, в костеле их наверняка не было…
Что ж, придется попросить Господа о снисхождении для них.
* * *
— Юлия, ты была на мессе? — Ксендз Енджей сердечно целует Юлию в обе щеки.
Как ребятки повзрослели! Время летит.
— Нет, — отвечает Юлия.
— Значит, со зрением у меня не так плохо, — обрадовался ксендз. — Я ведь тебя там не видел.
— Лучше наденьте очки! Надо же, неслух какой! И операцию все хочет перенести, а уже назначили на двенадцатое!
Пани Марта расставляет тарелки на столе: раз, два, сколько же гостей будет? Может, хоть они вразумят его? Она, конечно, ему этого не скажет, но где это видано, так наплевательски к себе относиться! Грех это.
— Грех разгильдяйства, — тихонько ворчит себе под нос пани Марта в надежде, что ксендз услышит. Пусть знает, она не дура!
Так и есть, услышал. По крайней мере со слухом у него все в порядке.
— Я знаю, знаю, пани Марта, я отложил операцию всего на несколько дней, — оправдывается ксендз Енджей. — Присаживайтесь, Буба не придет, до среды у нее обследование, чтобы там сэкономить…
Надежды Кшиштофа увидеться с Бубой рухнули. Ничего не попишешь. Кшиштоф улыбается ксендзу, а Енджей подмигивает ему в ответ. Будто напоказ.
Все всё заметили.
Какие такие дела могут быть у ксендза с Кшиштофом?
— Садись, Басенька, чего ждешь. Все равно никто не собирается менять желтые салфетки. — Себастьян отодвигает стул.
Бася глядит на него, а потом на стол. Желтые салфетки, желтые тюльпаны, крошечные белые нарциссы, все весеннее, предпраздничное. Вот и благоухающий пирог, испеченный пани Мартой. Несколько рук сразу же протягивают тарелки.
— И пусть, — произносит удивленная Бася. Желтое — это так красиво!
— Но ты так смотрела, — замечает Себастьян, — будто хотела меня треснуть. Кончай скандалить, садись к столу.
— Буба на это сказала бы, что мужикам она скандалы не закатывает. Правда, здесь таковых нет…
— Отлично приняла эстафетную палочку, дорогая, как на Олимпиаде. Смотри только не вырони.
— Лучше покрепче свою держи, — говорит Бася и сама себе удивляется.
— Дети, дети! — Ксендз Енджей встает и жестом показывает, что собирается говорить. — Вы понятия не имеете, какое благое дело совершили. Знаю, знаю, вы не желаете, чтобы я говорил на эту тему, но я должен. Ромек и Юлия, большое спасибо, знаю, как вам нужны деньги, тем благороднее ваш дар. Бася и Петрек, у меня работает ремонтная бригада, они мне кое-что остались должны, я пришлю их к вам через неделю, уложат кафель и недорого возьмут. Нельзя же вам ждать до Нового года, а то я совсем поседею, выслушивая ваши жалобы на ржавые трубы. Я ведь знаю, эти деньги вы предназначали на ремонт. Юлечка, чтобы это у меня было в последний раз! Носить такие суммы с собой! Никогда больше не делай так! Ты понимаешь? И особенно поблагодари свою матушку. Себастьян и Роза, вот, — Енджей достает из кармана пачку банкнот по сто злотых, — возьмите, я нашел недостающую сумму, а вам предстоит заняться… ну, построением своего будущего. Нет, это совсем другие банкноты, ваши пошли для Бубы. Отдаю их вам, ребеночку много чего понадобится… Это мой подарок. Не хотите брать? Хорошо, это будет первый взнос на протез Камилю. Только перестаньте жить во грехе… Когда свадьба? Деньги тут ни при чем, когда вообще? Не хотите свадьбы, я не настаиваю, хотя, конечно, с таким же успехом вы сейчас могли бы мне и по морде съездить. Вы, вдвоем, клянетесь перед Господом. Что же касается тебя, Кшись…
— Я же просил! — Побледневший Кшиштоф вскакивает, и ксендз Енджей умолкает.
Друзья переглядываются.
Что ж, никто никого не принуждал.
— В среду у нас, — объявляет Роза, — прощальная святая пятница. Придете?
— Я не смогу, завтра я буду в Варшаве, — говорит Кшиштоф.
— К сожалению, и на меня не рассчитывайте, — и Енджей опять подмигивает, — увидимся в аэропорту.
— В четверг, да? Кшисек, заезжай за нами. — Юлия торопится разрушить повисшее молчание.
— Я поеду прямо в аэропорт… — тихо произносит Кшиштоф.
— Не волнуйся, мы за вами заедем. — Роза тянет руку за третьим куском пирога и, встретив укоризненный взгляд Себастьяна, оставляет кусок на тарелке.
До чего же вкусный пирог. И как здорово — не думать о том, что там происходит с твоей талией.
Не морить же голодом ребенка, думает Роза. Надо попросить рецепт у пани Марты.
* * *
Господи, неужели мать не могла придумать ничего получше? Почему именно в Египет? Там же террористы, неужели она об этом не знает? Не лучше ли слетать в Грецию или на Кипр? Или поехать куда-нибудь в дом отдыха на Мазуры? Правда, на Мазурских озерах не очень-то тепло в апреле, не то что в Египте. И одна? И не скучно ей будет? Только бы благополучно вернулась!
И что ей в голову взбрело?
Еще отравится чем-нибудь!
* * *
Я и сфинкс. Интересно, почему эта мысль мне раньше не пришла в голову? Юлия перепугалась, а мне казалось — обрадуется. Пусть лучше собой займется. У меня ведь и времени не так много осталось. Юлия вроде и не замечает, что я в отличие от нее уже взрослая. И давненько.
* * *
Роман закрывает дверь. Юлия многозначительно смотрит на часы:
— Мы и так уже опаздываем.
Они сбегают по лестнице, стараясь не шуметь, но у пана Янека чуткий слух. Дверь его квартиры приоткрывается — как всегда, когда они приходят или уходят.
