Инстинкты, инстинкты, господа. Великая штука — инстинкты!
Ну что я могу сказать про форель? Пусть никто не упрекнет меня в предательстве Родины или в низкопоклонничестве перед Западом — я всего лишь честно оцениваю свои ощущения на тот момент, когда я жрал эту форель.
Так вот, не скрою — ихняя свежая, только что выловленная форель намного лучше нашего древнезамороженного хека.
Подозреваю, что где-то в пределах даже сильно сократившихся сегодня границ нашей, все равно огромной страны наверняка плавает форель не хуже немецкой. Но для кого она плавает, спрашивается?!
Нам с Шурой, как представителям интеллигентной прослойки среднерусского народонаселения, доступен только «Хек мороженый безголовый». Да и то — не всегда...
Размышляя таким образом, я доедал эту божественную рыбину уже лежа.
С голодухи я слопал ее почти всю. Мой живот вздулся, как футбольный мяч, ноги меня не держали, и в тяжелой, сытой сонливости я прилег, лениво дожевывая хвост форели...
Мог ли я подумать, что именно с этого момента начнется новая глава моей жизни?!
Мог ли я хоть на секунду представить себе, что впервые отведанная восхитительная форель в корне изменит все мое мюнхенско-парковое существование одинокого КБОМЖа?!
Напоминаю: КБОМЖ — Кот Без Определенного Места Жительства.
— Да ни в жисть! — как сказал бы Водила. — Ну нипочем, бля!
* * *
Каждый раз я влипаю в различные передряги, когда, забыв обо всем на свете, самозабвенно предаюсь каким-нибудь своим животным страстишкам!
Если быть честным до конца, так я ведь не падал с ног от голода. Мог бы и не трескать всю эту рыбину целиком и сохранить рассудок и врожденную осторожность. Уж раз даны тебе инстинкты, так пользуйся же ими, дубина! Так нет... Непременно нужно было обожраться форелью до такого свинского состояния, чтобы даже не почувствовать, как тебя накрывают сачком!
Быстро, профессионально и бережно (не то что эти наши злобные хамы — Пилипенко и Васька...) я был блистательно отловлен двумя замечательными жуликами, специалистами по фальшивым Кошачье-Собачьим породам и не менее фальшивым, но превосходно сделанным родословным для этих липовых «аристократов», — тридцатилетним немцем Эрихом Шрёдером и его компаньоном, сорокалетним итальянцем Руджеро Манфреди.
А может, мне и не следовало бы так уж корить себя за обжорство и потерю бдительности. Может, наоборот, поблагодарить судьбу в лице этой прекрасной форели...
Интересно, можно так сказать: «в лице форели» или нет? Надо будет потом при случае у Шуры спросить.
Естественно, что имена, фамилии, возраст и профессию этих двух жучил — Шрёдера и Манфреди — я узнал значительно позже того, как они меня прихватили в состоянии полубессознательной обжираловки.
Помню, что меня совершенно поразила первая фраза Манфреди, которую он прокричал Шрёдеру по немецки, но с откровенным итальянским акцентом. Примерно так, как киевские Коты и Кошки разговаривают по-русски.
— РУССКИЙ КОТ, Эрих!!! Считай, что мы наткнулись на золотую жилу!.. Более РУССКОГО Кота мы не сумели бы поймать даже в России!.. — завопил Манфреди.
Батюшки! Да откуда же они узнали, что я РУССКИЙ?! Может, кто-то из Котов-эмигрантов настучал?..
От удивления и сытости я остолбенел и даже не рыпнулся, когда они осторожно, бережно, я бы даже сказал — нежно стали пересаживать меня из сачка в клетку. Интересно все-таки, откуда же они узнали, кто я?..
Но уже следующая фраза Шрёдера прояснила мне многое:
— Кто бы этот Кот ни был — хоть малаец, хоть китаец, хоть баварец, мы его сделаем РУССКИМ! Закажем ему потрясающие русские документы, и богатенькие любители домашней экзотики будут драться за право купить у нас этого Кота! А мы только цену будем набавлять... Ты вспомни, как у нас чуть с руками не оторвали, того тупорылого щеночка, крашенного в полоску, которого мы продали за детеныша гиены?! Вспомни, какой был ажиотаж!..
— Правильно! Но то была Швейцария, Женева, и тот болван из Организации Объединенных Наций, который купил этого щенка, на следующий день улетал к себе в Норвегию. Мы ничем не рисковали... А тут...
— А тут нужно работать на наших привычных немецких стереотипах, — прервал его Шрёдер. — Раз большой и страшный, раз дикий — значит, РУССКИЙ! А РУССКИЙ — это уже экзотика! Как крокодил, живущий в ванной комнате, или друг семьи — трехметровый тигровый питон в спальне. Сейчас это жутко модно!
— Гениально! — воскликнул Руджеро Манфреди. — Мы должны дать понять покупателю, что именно за этим Котом стоит гигантская страшная страна — вечные снега, Сибирь, тайга, мафия, белые медведи и миллионы немецких могил времен Второй мировой войны... И вот среди этих могил по жуткой русской земле ходит такой дикий Кот, способный разорвать в клочья белого медведя!..
— Точно! — подхватил Шрёдер. — Таким образом мы резко вздергиваем цену на этого якобы РУССКОГО Кота, а во-вторых, снова повышаем интерес Германии к России, сильно упавший после ухода Горби на пенсию. И черт его знает, может быть, на плечах этого Кота мы с тобой еще и войдем в большую политику!.. А большая политика — это всегда большие возможности. А большие возможности — это всегда...
— Большие деньги! — закончил Манфреди.
Тэк-с... Мало было мне уголовщины с наркотиками, со стрельбой и трупами, не говоря уже о незаконном, безвизовом пересечении границы, так теперь меня хотят втянуть еще и в политические разборки! Вот тут у меня от удивления и неожиданности просто отвалилась челюсть...
— Осторожней, Руджеро! — тревожно крикнул Шрёдер. — Смотри, какие у него клыки!.. Это же саблезубый тигр, а не Кот... Ты только посмотри на его клыки.
Руджеро Манфреди плотно закрыл за мной дверцу просторной клетки и молитвенно простонал:
— Я не могу смотреть на его клыки, когда я вижу его яйца!.. Яйца производителя! Могучего и неутомимого сексуала!.. Может быть, не продавать его, оставить себе и начать потом торговать его котятами?
— Слишком рискованно. Даже при таких роскошных данных он может оказаться импотентом. Мало ли мы знаем примеров... — усмехнулся Шрёдер и поднял клетку со мной. — О Боже... Какой тяжелый, швайне хунд!
У немцев «швайне хунд», то есть «свинячья Собака», считается жутким ругательством. Это мне еще Коты-киевляне говорили.
— Что ты хочешь этим сказать? — недобро спросил Манфреди.
— То, что Кот тяжелый.
— Нет, когда ты говорил про импотентов с роскошными данными?
— Я имел в виду Кота!
— А еще?!
— А еще, что он тяжелый, черт бы тебя побрал!.. А тяжелый он потому, что в два раза больше любого нашего кота! Достаточно?!
— То-то же! — уже спокойно сказал Манфреди. — У нас в Италии за такие шутки стреляют.
— Ну все, все! — примирительно проговорил Шрёдер и накинул на клетку клетчатый платок, чтобы меня не было видно. — Идем...
