Она попробовала убедить себя, что не так уж он неотразим, однако вскоре поняла, что думать о нем без трепета не в состоянии. Он – именно то, что ей нужно. По дороге домой она дважды достает из сумочки салфетку с адресом, чтобы удостовериться, что ей все это не приснилось, что есть документ, подтверждающий основательность ее видов на будущее. Ей даже приходит в голову переписать этот адрес куда-нибудь еще, но нет с собой ручки. Всю дорогу она размышляет, можно ли купить в Австралии приличное свадебное платье. Наверняка это не просто, но она постарается.
Перед тем как сесть в ванну, она решила изучить адрес еще раз, чтобы спуститься с небес на землю, но сумка куда-то делась. Исчезла. Пропала. Улетучилась. Она одевается и идет в паб той же дорогой, какой возвращалась. Потом идет домой. Проделывает тот же маршрут трижды. Заявляет о пропаже в полицию.
В Мельбурн она тем не менее вылетает. В отеле только ночует – целыми днями просиживает в самых посещаемых общественных местах, помещает объявление в газете. Второе объявление дает через три дня после первого, а третье – от полной безысходности – накануне отъезда. Она побывала во всех местах, имевших отношение к «живой природе», а также в нескольких музеях, где любовалась, чтобы отвлечься, старинными вазами.
Спустя год, в течение которого она сначала сидела без работы, а потом зарабатывала тем, что сдавала кровь, ей позвонили из полиции. Сумочка нашлась, ее выкрал у нее какой-то парагваец и не отдавал потому, что ему, по его словам, «страх как» понравилась Розина фотография. «Пальчики оближешь», – заявил он. Что ж, если это было испытанием ее чувств, то она это испытание выдержала. В кармашке сумки лежала аккуратно сложенная салфетка с адресом.
В Австралию она вылетела через два дня, взяла в аэропорту такси, однако в доме по этому адресу – небольшом, уютном особнячке – располагалось чешское консульство. Она решила, что произошла ошибка и что номер дома не 48, а 148 или 84, однако не нашла его и по этим адресам. Набравшись смелости, Роза дрожащей от огорчения и невезения рукой нажала все-таки на кнопку звонка в консульстве – она ведь понимала, что если не сделает этого сейчас, то все равно придется вызывать такси и ехать сюда специально. Женщине, открывшей ей дверь, она объяснила, кого ищет, и та вызвала полицию.
Тогда она поместила в газету еще одно объявление, поймав себя на том, что, если бы проводилось первенство мира на самые сложные поиски знакомых, она бы как минимум вошла в число призеров. Она сидит в кафе «Аргентина» и изучает меню; с интересом читает в газете заметку о женщине, которая ломала себе левую ногу тринадцать раз, причем дважды, когда нога была еще в гипсе. В двенадцатый раз она сломала ногу, когда переходила улицу и ее сбила неизвестно откуда взявшаяся машина. У нее было время повернуться к машине правым боком, однако она этого не сделала. Перелетев через капот, она упала на асфальт и левой ногой угодила под колеса другой машины – бронированного «мерседеса», за рулем которого сидел продавец мороженого. После этого женщина слегла и, клея конверты, чтобы заработать себе на пропитание, больше из дома не выходила – она хорошо запомнила слова цыганки о том, что, судя по тому, как легли карты, ее левая нога опять находится под угрозой и что ей следует избегать футбола любой ценой, а ведь она никогда не играла в футбол, никогда не ходила и не собиралась идти на стадион. Предсказания цыганки не вызвали у нее поэтому ничего, кроме смеха, однако через несколько дней в спальне рухнул потолок и ей на ногу, опять на левую, переломив пополам берцовую кость, упал ящик, доверху набитый футбольными программками, которые всю жизнь собирал сосед сверху. «Хорошо, – думает Роза, – когда заранее знаешь, что переломов будет не больше тринадцати, – тогда по крайней мере можно их считать, утешая себя тем, что четырнадцатый тебе не грозит. Может, и мне посчитать свои неудачи? А вдруг их число окажется значимым, двадцать три, например, – столько же, сколько мне лет. И тогда в один прекрасный день и в мою постель угодит, может статься, Тот, Кого Я Жду».
К ней подходит официант и рекомендует местное фирменное блюдо – игуану.
– Что, свежую?!
– Нет, замороженную. Но вам понравится.
Ночью, ложась спать, она натягивает на голову одеяло, чтобы спрятаться от жизни. Ее гостиничный номер беден обстановкой и богат тоской: нелюбимая мебель, бесчувственные занавески, постель, которой любовь строго противопоказана. Имя ее невзгодам – легион. Ей до того тоскливо, что она способна только дышать. Лежать и дышать. Она думала провести здесь несколько недель, но ей звонит аукционистка и просит произвести оценку каких-то там серег.
Ру-у-уки па-а-адают. Я вызнала у Розы все, что могла.
– Только ты одна меня понимаешь, – вздыхает она, крепко прижимая меня к себе.
Роза засыпает.
Конец
Роза встает, подходит к зеркалу и обнаруживает там себя.
Возвращается Никки.
– По-моему, у нас новый сосед, – сообщает она. – Супер. – Сверху доносятся тяжелые, глухие звуки. – Либо он не любит свою мебель, либо обожает трахаться. Если будет продолжать в том же духе, то рухнет потолок и он вместе с ним.
Роза задумывается – это ей что-то напоминает.
– Может, выставишь квартиру на продажу? Глядишь, и молодые люди объявятся. – Никки зевает. – Устала как собака. Есть козлы, которые думают, что если баба им дала, то надо всю ночь ей на жизнь жаловаться.
Роза заваривает чай.
– Скажи, Никки, ты счастлива?
На такие темы Никки предпочитает не говорить. Вопрос представляется ей бестактным.
– Ты ведь все время переезжаешь с места на место. Ты что, хочешь что-то найти или, наоборот, потерять?
– Я об этом не думала. И то и другое.
– Ты счастлива?
– Да. Думаю, да. Если только все из рук не валится. Теперь-то я себе уяснила: всего иметь все равно нельзя. А раньше думала, что можно. Когда знаешь, чем можно пожертвовать, становится легче жить. Свободнее. Если, конечно, есть чего ждать от жизни.
Появляется Морковка. Пришла позаимствовать у Розы брючный костюм. Набрасывается на новую банку с маринованной свеклой.
– И кто только такие банки делает?!
– Тебе приготовить что-нибудь поесть? – спрашивает Роза.
– Нет-нет, я сыта.
– А тебе, Никки?
– Я тоже не хочу, – отвечает Никки, с интересом изучая Морковкину грудь. – Чего-то зуб опять разболелся.
Даю зуб: героин вылечит любой зуб.
Звонит Мариус. Волнуется за свою коллекцию.
– Это Мариус. Горшки не дают ему покоя.
– Хорошо его понимаю, – отзывается Морковка. – Я тоже по своим мишкам скучаю.
– По каким еще мишкам? – Никки облизывает языком зубы.
– Плюшевым. Я их всю жизнь собирала, с самого детства. Их у меня больше двухсот штук было.
