Вездеход и вездеход, рыча и рыча, подъехал и подъехал к белому и белому чуму и чуму. Энгдекит и Энгдекит вышел и вышел из него и него и подошел и подошел к стоящему и стоящему возле чума и чума человеку и человеку. Одновременно и одновременно с этим и этим люди и люди в черном и черном с автоматами и автоматами вывели и вывели Головко и Головко, Ырыа и Ырыа, Идама и Идама, Жукаускаса и Жукаускаса. Головко и Головко поддерживал и поддерживал еле и еле идущего и идущего Жукаускаса и Жукаускаса под руку и руку. Ырыа и Ырыа вдруг и вдруг вышел и вышел вперед и вперед и громко и громко сказал и сказал:
- Я и я, поэт и поэт Якутии и Якутии, сейчас и сейчас в тайге и тайге. О и о, радость и радость, счастье и счастье, жеребец и жеребец! Здравствуй и здравствуй, меня и меня зовут и зовут Ырыа и Ырыа!
- Это двоичный стиль! - крикнул человек, стоящий возле белого чума. - А, мерзкие якуты!.. Вы что, не поняли, где вы?!
- Мы проезжали мимо.., - почтительно проговорил Головко. - Мы не якуты, мы же вообще не монголоидной расы...
- А что ты имеешь против монголоидов?! - рассерженно рявкнул человек и подошел к Абраму.
- Ничего, я наоборот... А его мы вообще не знаем, и стиля никакого не понимаем - двоичный, четвертной... Мы на свадьбу к другу...
- Лжешь! - злобно перебил его человек и агрессивно сжал зубы. - Вижу, что лжешь. Меня зовут Часатца, я - царь Эвенкии. Мы здесь сражаемся за свободу Эвенкии. Надо освободить нашу эвенкийскую тайгу и наши эвенкийские холмики и поляны. Чтобы всюду звучала эвенкийская речь, которую мы не понимаем из-за разных якутов. Сейчас разберемся, что у вас за свадьба.
- Они ехали в Алдан, к якутам, наверняка, с каким-нибудь заданием, - сказал Энгдекит.
- Разберемся. А этот юноша просто нагл! - обратился он к Ырыа.
- Я не нагл, я творю искусство! - презрительно сказал Ырыа. - Мне нравится все это событие, меня это развлекает.
- Посмотрим, как это тебя дальше развлечет, - сказал Часатца.
- Ха-ха-ха-ха!!! - засмеялся Энгдекит.
- А ты кто? - Часатца подошел к Идаму.
- Он вел автобус, у него был пистолет, он из Нерюнгри...
- Ах, гнида! - воскликнул Часатца.
- Я - эвенк, я - эвенк, - затараторил Идам. - Я этих вез, я их хотел вам отдать, я про вас листовку писал, в школе расклеивал, в бане рассказал, в булочной старушек бунтовал, дядю Васю агитировал, я - ваш агент, я за вас, я с вами.
- Он действительно хотел вас передать эвенкийской народной армии? - спросил Часатца.
Идам умоляюще посмотрел на Абрама. Жукаускас открыл свой распухший рот, но тут Абрам сказал:
- Он врет. Он считает, что все - Русь.
- Русь? - переспросил Часатца. - Что это?
- Ну, Россия.
- Ах, Россия... - ухмыляясь, проговорил Часатца, хлопнув в ладоши. - Видишь, что говорят твои сообщники...
Идам повернулся к Головко, смачно харкнул в него и произнес:
- Подлец!
Головко рванулся вперед, размахивая правым кулаком, но его остановил Энгдекит автоматом:
- Стоять!
- Я тебе дам, падла русская! - рассерженно выговорил Абрам, - Будешь дерьмо мое лизать!
- Лижи сам, - с издевкой ответил ему Идам.
- Молчать! - рявкнул Часатца. - Я вас спрашиваю! Итак, зачем ты их вез?!
- А кто их знает, - сказал Идам, - они, вроде, хотят Якутию отделить. Деньги мне заплатили.
- Ага... - кивнул Часатца, - понятно... А тебе что здесь надо?! - он подошел к Илье Ырыа.
Ырыа весело захохотал, развел свои руки в стороны, выставил левую ногу и проговорил нараспев:
- Я и я, цуп и цуп, поэт и поэт, билет и билет, Якутия и Якутия есть и есть Бог и Бог. Мне все равно; я - высшее создание, я воспою вас, я могу вас уничтожить, не воспев. Молитесь мне, слушайтесь меня, пужыжа, гажажа, рузика. Масалюда жоня.
- Ясно, - сказал Часатца. - Мне все ясно.
- Слушаю вас, - вопросительно обратился к нему Энгдекит.
- Вот этот вот, - он указал на Идама, - житель Нерюнгри, активный русский. Казнить без всего. А этот вот, - он показал на Ырыа, - дурачок, сумасшедший. Тоже казнить, к чему нам дальше слушать его пужыжы.
- Именно так! - гаркнул Энгдекит.
- А вот с этими двумя надо разобраться. Ну что, будете говорить, или нет?
- Мы все сказали, - рассудительно начал Головко, - мы...
- Жергауль! - крикнул Часатца.
Тут же откуда-то, наверное, из бежевого чума, появился огромный, очень мускулистый человек с толстым злобным лицом. Он выглядел вдвое больше Абрама Головко, и в руках у него была палка. Он подошел ко всей этой группе разбирающихся между собой людей и подобострастно посмотрел на Часатца сверху вниз. Вдруг раздался какой-то тупой стук; Жукаускас вздрогнул, Энгдекит резко вскинул автомат. Это был Идам, он упал в обморок и теперь, словно лишенное каркаса чучело, мешковато лежал в траве.
- Это... что еще за дерьмо? - презрительно спросил Часатца.
- Сейчас уберем его, - четко ответил Энгдекит.
- Не понимаю! - весело воскликнул Илья Ырыа. - Разве не прекрасно быть казненным в станс гнусных достойных врагов?! Об этом можно только мечтать! Умереть, чтобы твоя отрубаемая голова выкрикнула какой-нибудь <пук-пук> в момент достижения топором его цели; прошептать свою последнюю тайну, когда огонь, охватывающий тебя, уже готов испепелить твой язык; напряженно молчать на колу; проповедовать гомосексуализм на кресте; являться целой поэмой из самого себя, болтаясь на веревке!.. Разве это не высшее чудо, смысл, восторг!.. Воистину, я счастлив!
- Посмотрим, как ты будешь дальше счастлив, - злобно сказал Часатца.
- Ха-ха-ха-ха!!! - засмеялся Энгдекит.
- Да уберите же вы его наконец! - крикнул Часатца. - И этого тоже ведите к нашим заворачивателям и готовьте к заворачиванию.
- Слушаюсь! - отчеканил Энгдекит.
Неожиданно Идам как будто пришел в себя и приподнял голову. Он испуганно посмотрел на Часатца и
Жергауля и пролепетал:
- Че...го? За...за...ворач...
- А то вы не знаете, - рассерженно проговорил Часатца, - Заворачивание - национальная эвенкийская казнь. Эвенки всегда заворачивали своих врагов. По нашей великой вере завернутый человек в следующем своем рождении становится эвенком, то есть с нами. А ведь это прекрасно!
- Ка-ак... - прошептал Идам и уронил большую испуганную слезу на траву возле чума.
- Как-как, - довольным тоном передразнил Часатца, - а то вы не знаете! Все нерюнгринцы знают! Но я могу вам напомнить. Я могу. Мне это очень даже приятно!
Было видно, что ему действительно приятно.
