А ведь стоит произнести вслух всего несколько слов: «Прости меня, великий господин, прими лоно мое и душу мою…» Так звучала ритуальная фраза рабыни, которой научили Пер в камере пыток. Им не удалось сломить ее волю. Пока не удалось… Но она знала, что передышка будет недолгой, а сил оставалось совсем немного…
Шорох за спиной заставил ее содрогнуться и сжаться в комок, подтянув ноги под самый подбородок. Крысы… Наверное, это именно крысы… Амутал знает, чего она боится больше всего. Пер представила его наглую ухмылку, его скользкие, нечеловеческие руки, все, что будет потом… И лишь сильнее стиснула зубы.
Шорох за ее спиной повторился… Отчетливые маленькие шажки и шепот, едва различимый шепот, с трудом складывающийся в слова:
— Ты еще живая? Скажи! Не мог оставаться один, я принес, но это не то. Я думал, он носит ключи… Раньше не мог прийти. Ответь! Не надо молчать!
Рывком, не обращая внимания на боль, Перлис села. Напротив нее — серенький комочек меха, большие, круглые, зеленые, вечно голодные глаза, голые длинные уши…
— Ярута! Как ты попал сюда?!
— Я долго шел! Хозяин велел пригнать крыс, но мы с Прикованным к очагу подмешали сонной травы, и Хозяин заснул. Мы хотим, чтобы ты жила… Я думал, Хозяин носит на шее ключ от цепи, но нашел только это…
Домовой протянул Перлис круглый золотой амулет, тяжелую странную вещь, испещренную неведомыми письменами. Цепь легла ей на руки неожиданным грузом, и странное мертвое тепло потекло от пальцев по всему телу. От этого тепла исчезли боль, воспоминания и желания. Все то, за что Пер боролась с таким отчаянием, вдруг стало незначительней, второстепенней. Гораздо важнее показалось мертвое золото амулета; его цепь змеей, словно сама собой, скользнула с рук на шею.
Амулет точно ждал этого жеста тысячи лет… Ахнул дьявольский хохот, завертелись стены темницы и исчезли, растворяясь в хороводе новых видений.
Логинов с удивлением осмотрелся. Колодец исчез. Он сидел внутри хижины за большим деревянным столом. Напротив него, чавкая и разбрызгивая по столу недоеденные остатки пищи, заканчивал свой ужин ракшас.
— Значит, есть к тебе разговор, козявка. Предложение, значит. Концессус. Понимаешь? — Амутал отправил в рот новую гигантскую порцию каши, и от вони Логинова замутило. — У меня украли одну вещь. Нужную вещь, дорогую. Теперь она у твоей женщины. Ты ее забирает, приносит мне. Я отпускаю обоих. Совсем отпускат. — Он чавкал, коверкая и без того невнятную речь. Вот он сглотнул, рыгнул, и два гигантских красных глаза, словно два раскаленных угля, уперлись в лицо Логинова, ожидая ответа.
— Какую вещь?
— Она тебе будет показать. Круглая, золото. Дорогая. Тебе не нужная. Отдаешь мне — получаешь награда — свобода. И золото — сколько весит, в десять раз больше. Есть концессус?
Несмотря на исковерканный интерлект ракшаса, Логинову совсем не хотелось смеяться. Он вдруг понял, что произошло нечто непредвиденное, нечто такое, что может изменить всю его дальнейшую судьбу.
— Почему бы тебе не забрать эту вещь самому, если ее у тебя украли?
— Забирать не можно. Невозможно забирать силой. Только отдавать добровольно и получать свободу. Тебе женщина будет отдавать добровольно, мне — нет. — Мысли проносились в голове Логинова стремительным хороводом. Что же тут произошло? Что с Перлис? Где она сейчас? И если этот предмет, о котором говорит ракшас, имеет для него такое большое значение, каким образом он мог оказаться у Пер? Вдруг Артем похолодел от поразившей его мысли. Что, если это Бладовар? Что, если он у Перлис?!
— Сначала я должен ее увидеть.
— Сначала концессус. Подписать соглашение — потом видеть.
— Сначала видеть — потом соглашение!
Ракшас зарычал. Похоже, ему еще не приходилось сталкиваться с подобным противодействием. И сейчас в нем откровенно боролись два противоположных желания: раздавить непокорную козявку, посмевшую ему противоречить, или попытаться ее уговорить, чтобы добиться чего-то гораздо более важного.
Неожиданно волосатое чудовище за столом стало уменьшаться, превращаясь в уже знакомого Логинову старика. Переговоры явно вступали в новую стадию.
Логинов и карлик шли по бесконечным коридорам лабиринта времени, и ракшас продолжал постепенно меняться. На нем появился желтый плащ, затем ботфорты. На боку образовалась старинная шпага. Лицо вытянулось, неузнаваемо изменилось. В нем пропали те самые характерные черты, которые делали его похожим на помесь демона с орангутангом. Сейчас это был всего лишь человек, лицо которого выглядело непривычно печальным, почти благородным, хотя сквозь новый облик время от времени как бы просвечивали недавние знакомые черты.
После очередной двери Амутал подвел Логинова к замаскированному в стенной панели зеркалу, и тот увидел, что его одежда десантника исчезла. Ее сменил длинный желтый плащ, в точности такой же, как у Амутала. Вместо бластера на поясе теперь болталась длинная шпага.
— К даме следует являться в подобающем виде, — проговорил Амутал в слегка напыщенном и торжественном тоне. От былого косноязычия не осталось даже следа.
Что-то неуловимо, едва заметно изменилось и в чертах лица Логинова, но что именно, он не успел понять. Его внимание отвлекла новая картина в зеркале. Там появился длинный туннель, освещенный призрачным светом. По нему, то и дело останавливаясь и настороженно осматриваясь, шли его трое товарищей.
— Как видишь, с ними ничего не случилось. Они ищут тебя и будут бродить по этим коридорам до тех пор, пока мы не закончим все наши дела.
Панель, закрывавшая зеркало, опустилась на место. За следующей дверью открылся дворцовый зал с роскошным столом, на нем сверкала старинная драгоценная посуда. Стояли всевозможные блюда, фрукты, кувшины с вином. Стол был накрыт на шесть персон, но в зале, кроме Логинова и ракшаса, никого не оказалось.
— Садитесь, ешьте. Пока мы одни, можно продолжить наш спор.
— Но вы обещали мне совсем другое!
— Не беспокойтесь. Она скоро будет.
ГЛАВА 30
Стены камеры растворились в туманном вихре, едва амулет коснулся кожи Перлис. Она оказалась в старинном дворцовом зале. Гобелены, картины, предметы редкостной красоты окружали ее со всех сторон.
Она одна сидела за длинным столом, уставленным яствами и напитками. Исчезла стальная цепь, исчезло рваное грязное рубище, исчезли даже следы пыток на ее коже. Лишь медальон ледяной глыбой давил на грудь, замораживая дыхание. Сердце билось редко и медленно. Из всех прежних ощущений осталась разве что жажда.
Она протянула руку к золотому кувшину, и тотчас, сами собой, зажглись свечи в серебряных подсвечниках, едва слышно заиграла музыка.
Презрительно усмехнувшись на все это театральное великолепие, она залпом осушила бокал неведомого заморского вина, затем еще один и еще. Это была, конечно, не вода, но мучительную жажду вино все же утолило.
