1
Станция на карликовой планете 4 КВ016:54 в,
окрестности звезды Боллота, Сектор Кастора,
25 семпрария 416 года Эры Восстановления
Вот и ещё одна разновидность возвращения из небытия. Тихая пульсация превращается в слова. Каждый всплеск мирового эфира – чуть различимый и невещественный, обманный и мимолётный, словно касание тумана – выбрасывает на берег сознания слова. Особые слова, связанные тёмной семейственностью и клейкой близостью общей тайны. Слова, недоступные для иного присутствия.
Они лежат на берегу бытия, ряд за рядом. Они не требуют, чтобы их понимали. Они обретают черты, обрастают твёрдостью и волей. Они существуют сами по себе, без какого-либо отношения к людям. Слова, созданные людьми и убежавшие от своих создателей. Вольск воспринимает их как дикие частички мира, затерянные в джунглях недостижимых для человеческого восприятия смыслов:
Может быть, там,
там,
на орбитах оранжевых звёзд,
на обломках оставленных гнёзд
первой жизни
не стынет уже
в совершенности истины,
как на последней меже,
первый памятник разуму.
Может быть.
Но,
как Улисс
к оливам Итаки,
я туда возвращаюсь. Так
приходят к могилам предков,
очень нежно и очень редко,
в холод Вечности окунуться,
чтоб застыла спокойным льдом
на излёте своих эволюций
мысль, забывшая Первый Дом,
ради странного счастья скитаний
руслами потаённых рек…
Вольск открывает глаза. Над ним склоняется Тама. Он видит её лицо, глаза, губы. Она спрашивает:
– Тебе нравятся мои стихи?
– Что случилось?
– Ничего не случилось. Пока ничего.
Лицо Тамы. Глаза Тамы. Губы Тамы. Археолог пытается привстать, но что-то мягкое и в то же время непреклонное удерживает его. Над головой склонившейся Тамы он замечает округлые своды цвета сырого желтка. И тёплый свет, струящийся отовсюду.
– Где мы?
– В месте, где царят мир, согласие и гармония.
– Гармония… Разве бывают такие места?
– Вселенная безгранична.
– А где накопитель?
– Накопитель? – Тама улыбается. – Здесь его нет. Он остался в прошлом.
– Не понимаю… В каком прошлом? Я помню, мы были в «ящике», я поставил дельта-порт, включил его и… Дальше ничего не помню. Что-то случилось. А где Марков?
– Тоже в прошлом.
– Он убит?
– Нет, зачем же, он жив. Просто он в прошлом.
– А ты?
– Я в настоящем. И ты тоже. А с Марковым мы вряд ли когда-нибудь встретимся.
– Мы на Кидронии?
– Уже нет.
– На орбите? Это медблок Службы? Я был ранен? – Вопросы сыплются из него. Он и сам понимает, что вопросы нелепы, но почему-то не может остановиться.
Тама отходит от кокона, удерживающего Вольска. Он видит, что она почти обнажена. На ней только полоса странной переливчатой ткани, обёрнутая вокруг бёдер. Ткань покрыта тонкими золотыми линиями, свёрнутыми в спирали и паутинки. Линии вспыхивают и гаснут при каждом движении девушки. Археолог видел такую одежду в исторических сериалах. Так одевались наложницы владык и сановников Старой Империи. Ткань удивительно гармонирует с тёмно-красной кожей Тамы, с извивами золотистой татуировки на её плечах и ключицах. От девушки исходит победоносная энергия власти. Энергия, предельная для человеческого существа. Каждый изгиб её тела, каждый завиток её волос утверждает и приказывает: «Служи мне, ибо я весенняя сила юности. Служи мне, ибо я совершенство».
– Кто ты?
– Я когда-то уже отвечала тебе на этот вопрос, Алекс. Я – стоящая на краю.
– Стоящая на краю? Это иносказание? Титул? Что означают эти слова? Я не понимаю. Ничего не понимаю… Туман. Тьма. Сколько я пробыл без сознания?
– Несколько суток.
– Суток?
– Да. О тебе заботились. Ты в отличной форме, Алекс. Все твои соматические и психические функции в норме, встроенный коммуникатор не пострадал, контрольные имплантаты Службы удалены без последствий. Между прочим, среди них был имплантат-убийца. Очень опасный, нового типа. Он должен был убить тебя при любой попытке его извлечь. С ним пришлось повозиться.
– Кто их удалил?
– Те, кто желает для тебя добра и праведных знаний.
– Праведных?
– До сих пор ты шёл к неправильной цели. К цели, не имеющей смысла. Я укажу тебе правильную.
– Ты ведь не ксенобиолог Тама Шайнар, нет? – В сознании археолога появился первый надёжный островок ясности. И стал расти. Сначала медленно, потом быстрее.
– Это имя тоже моё. Я жила, входя в имена и выходя из имён. Таков был мой путь, предначертанный Создателем. Некоторые из имён забылись, некоторые всё ещё бегут за мной, как прирученные зверьки. Имя «Тама» тоже бежит в этой стае. Но с этой минуты ты будешь называть меня моим первым именем. Я – Шерма Айлия. Меня создали для исправления мира.
– Марков был прав, – Вольск закрывает глаза. Яркая, жалящая красота Тамы-Шермы подавляет и утомляет его. Он никогда не думал, что существуют такие телесные формы, рядом с которыми сложно оставаться самим собой. Формы, которые требуют слиться с ними, приказывают, повелевают.
– Да забудь ты, наконец, о Маркове, Алекс. Он – верный пёс клана Ойзеле. Оставь ему и таким, как он, их легавые радости. У тебя иное предназначение.
