Обладатель доспехов повернул к ним голову:
— Еще как. Но давайте признаем: выглядит она шикарно.
Сквозь прессованный хлопок и угольные фильтры пробился голос Люси:
— И кто там говорил, что мужчины не тщеславны?
— Никогда не говорил такого.
— Вот и славно. Не придется величать тебя вруном. Ох уж эти мужчины с их игрушками.
— Послушайте, — перебила Брайар. Замкнутое пространство действовало ей на нервы, и под одежду просачивался промозглый холод. — Что будем делать теперь? Куда пойдем? Мистер Свакхаммер, вы сказали, нам сейчас наверх, на улицу…
— Верно. Позже надо будет вернуться и зачистить кабачок.
Она нахмурилась… под маской.
— Значит, поведете нас в другое убежище? Ну, в более безопасное. Может, я пойду уже, поищу сына?
— Ни в коем разе. Тут все кишит этими тварями, а вы даже фильтров не поменяли. Меткость меткостью, а шансов у вас никаких. Дойдем до старого хранилища, перегруппируемся. Вот тогда и обсудим, что нам делать наверху и как добраться до банковских кварталов.
— Самодур нашелся, да? — фыркнула Брайар.
— Зато головастый, — отозвался он, нисколько не обидевшись.
Уиллард приподнял фонарь, и Свакхаммер завозился с линзой. Вскоре туннель озарил тусклый оранжевый свет — жидкий, словно сок.
На грубо обработанных стенах поблескивала влага. К потолку уходили опорные столбы, на которых и покоился кабачок, но их присутствие утешало слабо. Вдоль стен стояли без дела лопаты; некоторые порядком уже ушли в грунт, одни черенки торчали между вагонеток. С вагонеток взгляд Брайар переполз на рельсы под их колесами, и до нее наконец дошло, что они не в каком-нибудь там погребе. Туннель вырыли с определенной целью.
— А чем вы тут занимаетесь? — спросила она. — Расчищаете пространство, да?
На сей раз ответила Люси:
— Нам дорога одна, милая, — вглубь. Всегда только вглубь. Сами ведь видите, как бывает… Наверх нам путь закрыт. Для этого у нас ни материалов, ни средств, ни возможностей — слишком опасно. Стены ведь не только для чужаков — они и нас удерживают не хуже. Так что если мы хотим расширяться — устраивать себе новые убежища, прокладывать туннели, — дорога нам только вниз.
Брайар вдохнула во всю грудь, преодолевая сопротивление маски, и сморщилась: вкус у здешнего воздуха был нездоровый, плесневелый.
— А не боитесь? Вы вот копаете, копаете — вдруг все обрушится?
— Миннерихт, — произнес отиравшийся рядом Фрэнк, будто это все объясняло.
Свакхаммер подхватил:
— Он хоть и чудовище, но умен как черт. Это его задумка. Все для нас расчертил, рассказал, как убрать грунт и не повредить зданию. Но месяцев шесть назад мы это дело бросили.
— Почему?
— Долгая история, — отмахнулся он. Кажется, развивать тему в его намерения не входило. — Трогаемся.
— Куда? — уточнила Брайар, послушно шагая за ним.
— К старому хранилищу, я же сказал. Оно вам понравится. Оттуда и до банковских кварталов недалеко. На улицу выйдем, осмотримся. Заодно поглядим, не побывал ли там ваш сынок.
— Недалеко?
— Да впритык, у самого края. Нам нужно попасть в старый Шведский трест — только он и не ушел под землю. Тут дело такое: Костотряс пробуравил фундамент, а в банке была металлическая камера — большая, тяжелая. Пол не выдержал, вот она и просела. И теперь у нас заместо парадного входа. — Повыше подняв фонарь, он взглянул через плечо. — Все в сборе?
— Все, — подтвердила Люси. — Шевелись давай, здоровяга. Мы за тобой.
Местами туннель до того раздавался, что свет от танцующего пламени не в силах был разогнать тьму по его краям, а кое-где становился таким узким, что Свакхаммер мог протиснуться только боком.
Зажатая в середине вереницы, Брайар семенила за ним следом, поглядывая из-под своей убогой маски на блеклый желтый огонек и пляску теней.
15
— Очнись. Мальчик, очнись. Ты как, жив вообще?
Зик не вполне был уверен, кто с ним говорит. Да и с ним ли.
От подбородка до ушей у него все чесалось — это он отметил в первую очередь. Кожу жгло, словно его угораздило заснуть лицом на кухонной плите. Затем он ощутил, что на живот ему что-то давит — тяжелое, твердое. Последней пришла жалящая боль в спине. Он лежал на каких-то обломках. Возможно, острых.
И некто тряс его за голову, добиваясь от него внимания. В воздухе стоял непонятный запах.
— А ну-ка, давай. Нечего притворяться мертвым, мальчик. Я же вижу, что ты дышишь.
Он никак не мог понять, чей же это голос. Не мамин. И не… Руди. От этого имени его бросило в дрожь; ужаснувшись, Зик заставил себя прийти в чувства. Вспомнить все было не так-то просто и отнюдь не приятно. Наконец он осознал, где находится… приблизительно.
А потом открыл глаза и увидел нависшее над ним лицо. Не то чтобы знакомое.
Хотя возраст сделал его бесполым, принадлежало оно все-таки женщине, решил Иезекииль. Несомненно, она годилась ему в бабушки, но точнее было не сказать — при свете ее фонаря, по крайней мере. Кожа у нее была заметно темнее, чем у Зика, — точно как кисет из хорошей замши или оленья шкура. Судя по тому, как сидела на ней куртка, раньше та принадлежала крупному мужчине; штаны она закатала и подтянула повыше, чтобы не упали. Из-под косматых седых бровей, словно из-под уличных навесов, смотрели глаза безупречного кофейного цвета.
Руки ее двигались как пара крабов — энергичнее и быстрее, чем можно было подумать. Она сжала его лицо в ладонях:
— Ты ведь дышишь, да?
— Да… мэм, — выдавил он.
Он недоумевал, с чего это разлегся тут на спине. И куда пропал Руди. И как он здесь очутился, и сколько пролежал, и как теперь вернуться домой.
Пушистые брови нахмурились.
— А газа ты, случаем, не надышался?
— Не могу знать, мэм.
Он все так же лежал и терялся в догадках. И в полном недоумении смотрел на нее. Самое большее, что было сейчас в его силах, — это отвечать на прямые вопросы.
Незнакомка встала, и Зик запоздало понял, что она стояла возле него на корточках.
— Если бы ты вдохнул хотя бы чуть-чуть, то уже не очухался бы. Так что, сдается мне, все с тобой хорошо, если только не сломал чего-нибудь, чего так просто не разглядишь. Ну как, сломал?
— Не уверен, мэм.
— «Мэм». Ну не потешная ли ты зверюшка.
Это был не вопрос.
— Я не нарочно, — пробормотал он и попытался сесть, но что-то большое и плоское ему мешало. Попытавшись устранить помеху, Зик сообразил, что это дверь. — Откуда на мне дверь?
