Бреннан не стала возражать.
– Что еще?
– По Парксу больше ничего. Информации очень мало, в основном обрывки… Прошло так много времени. Зато есть кое-что по второму скелету.
– Кто он?
– Мелкая сошка в какой-то банде. Его звали Джонни Батаглия.
Бреннан почувствовала холодок, пробежавший по шее.
Анжела продолжила:
– Он исчез осенью шестьдесят третьего, оставив жену и двух дочерей, а также кучу неоконченных расследований своей деятельности по всему побережью.
– Этот точно не «голубой», – сказала Бреннан.
– Никогда не знаешь наверняка, – равнодушно заметила Анжела. – Но ты, кажется, говорила, что Бусс расследовал дело семьи Гианелли, перед тем как ты приехала?
Покалывание в шее сменилось чувством тяжести в желудке.
– Да, занимался, пока его не переключили на дело этих скелетов.
– Что ж, – сказала Анжела, – тогда тебе будет интересно узнать, что Батаглия, как утверждают, работал с отцом Раймонда Гианелли на протяжении сороковых и пятидесятых.
– Не вижу никакой связи с нашими скелетами.
– У нас тут тоже нет никаких идей, но мы все еще работаем над идентификацией ДНК остальных костей.
– Буссу вы тоже послали информацию по Парксу и Батаглия? – спросила Бреннан.
– Да, и скорей всего, он ее уже получил.
– Хорошо.
Появилась санитарка. Она несла поднос, на котором стояла чашка кофе, стакан сока, тарелка и миска, накрытые крышками. За санитаркой вошла белокурая медсестра, одетая в белый халат и белые брюки.
– Вы не имеете права пользоваться мобильным телефоном на территории больницы, доктор Бреннан.
Казалось, большие голубые глаза медсестры, поджатые губы и серьезное выражение ее лица делали все возможное, чтобы произвести на Бреннан должное впечатление.
Но это им не удалось.
«Можно подумать, что больница находится в самолете», – недовольно подумала Бреннан.
– Пора отключаться, – сказала она Анжеле и выключила телефон.
Бреннан осторожно села на постели, пока медсестра осматривала ее.
– Вам уже лучше? – спросила та, улыбаясь строптивой пациентке.
Нужно отметить, что Бреннан и вправду стало лучше. Возможно, больница была не таким уж и плохим местом для отдыха… Бреннан вспомнила первый вечер в Чикаго, проведенный в гостиничном номере. Здесь определенно было лучше.
– Скоро будет обход, и доктор Келлер зайдет к вам. А пока наслаждайтесь завтраком, и, пожалуйста, никаких больше телефонных звонков. Договорились?
Медсестра оставила Бреннан в компании подноса с едой и собственных мыслей.
Еда на подносе ничего особенного собой не представляла. Включая овсянку, вид которой живо напомнил малоаппетитные вещи, частенько появляющиеся на рабочем столе Бреннан в лаборатории. И все же с завтраком она расправилась быстро и с удовольствием, и даже не отказалась бы еще от одной чашки кофе, хоть и варили его, судя по вкусу, в карбюраторе…
Убедившись, что медсестры в коридоре не наблюдается, Бреннан снова достала телефон и связалась с Буссом. Быстро ознакомив его с последними новостями, она посоветовала проверить почту, распечатать присланные Анжелой файлы и, когда соберется проведать ее, тащить все с собой.
– А что, – спросил он, – тебя уже выписывают?
– Они и в первый раз не собирались меня выписывать. И что из этого вышло?
– Понял, принял. Уже еду.
Час спустя Бусс вошел в дверь ее палаты, как всегда, одетый в темный костюм, строгий галстук и белую рубашку.
Доктор Келлер язвительно заметил, что скоро эта форма одежды приживется во всех больницах, и Бреннан поняла, что он все еще сердится за вчерашнее.
Под мышкой у Бусса были две толстые папки с бумагами. Он плюхнулся на стул рядом с ее кроватью.
– Ну? – спросила Бреннан.
Он покачал головой:
– Я не успел просмотреть их. Не стал тратить время: знал, что ты в них все равно вцепишься.
– Как мне нравится новый рассудительный Бусс… – с улыбкой сказала она, – мне, видимо, надо почаще попадать в больницу.
– Все равно сложно читать и вести машину одновременно.
Бреннан взяла одну из папок и удивилась ее тяжести.
– Не знала, что Анжела столько всего нашла.
– Она и не находила. Просто когда я увидел имя Батаглия, я позвонил в полицейское отделение Чикаго и поставил всех его сотрудников на уши. Они тут же прислали мне дела Батаглия и Паркса, и я их тоже распечатал. Похоже, они все старые дела теперь хранят на дисках.
– Ну разве наука не удивительна? – сказала Бреннан, регулируя спинку кровати так, чтобы удобно было читать.
На папке, которую ей отдал Бусс, была от руки написана фамилия «Паркс».
Бреннан это не удивило. Она не сомневалась, что информацию о бандите он оставит себе. Что ж, ей тоже есть чем заняться.
Информации оказалось обескураживающе мало, Анжела практически все передала ей на словах.
В сорок восьмом году Дэвид Паркс прибыл с северо-востока, два с половиной года работал в компании средней руки, заработал репутацию надежного и рассудительного финансиста, затем уволился по причинам, не указанным в полицейском рапорте.
Спустя четыре месяца Паркс открыл собственное дело, купил офис в Сильверсмит Билдинг на Десятой Южной Уорбаш, и это дело было его единственным источником дохода на протяжении восьми лет.
Досье свидетельствовало о том, что Паркс был законопослушным гражданином, по крайней мере, по меркам пятидесятых годов, но после расследования его исчезновения появились подозрения, что он занимался не только законными делами.
Заявление об исчезновении Паркса подал некто по имени Теренс Райн, с которым пропавший без вести договорился встретиться в ресторане «Бергофф», чтобы поужинать и выпить вместе после работы, однако встреча, назначенная на вечер четырнадцатого июля 1959 года, не состоялась.
Паркс был человеком, известным своей обязательностью и пунктуальностью, но он не позвонил Райну, чтобы отменить их встречу (свидание?). Райн заволновался и позвонил в полицию. Следующие шесть месяцев детективы занимались поисками Паркса, но безрезультатно. Наконец, дело Паркса было приостановлено и «зависло».
Некоторые места Бреннан перечитывала несколько раз.
Около полудня, в день своего исчезновения, Паркс обедал в кафе возле своей компании, и с ним за столиком сидел некий Марк Кош, снимающий офис в том же Сильверсмит Билдинг. Кош был ювелиром, он и раньше часто обедал с Парксом, и, по его показаниям, четырнадцатое июля ничем не отличалось от прочих дней, Паркс вел себя совершенно естественно.
