Сердар толком не помнил, как провел эту ночь. Вроде бы он долго-долго ходил где-то, пока, споткнувшись, не свалился в джар, больно ушиб коленку об камень, кое-как выбрался и стал карабкаться на вершину большого бархана, где и просидел до рассвета, обхватив плечи руками и стуча зубами.
Когда развиднелось, он как будто немного пришел в себя, встал и стал оглядываться, высматривая неизвестно что — то ли свою машину, которую так подло угнал интеллигент-алкоголик, то ли приметы из письма Джунаида. Он разглядывал камни, тыча в них пальцем и бормоча: «Верблюд? Птица? Двуногий старик?…»
Потом Сердар, вспомнив о ночной вылазке конкурентов, спустился с бархана, чтобы найти то место, в котором трое из «паджеро» так подозрительно ковырялись ночью. Он долго бродил как потерянный, среди наносов песка, больших камней, каких-то оврагов и даже жидких зарослей незнакомого кустарника, когда вдруг с ужасом понял, что не может найти не только того места, где он их видел, но и бывшую стоянку, а значит — не знает, где искать поселок.
Между тем солнце уже выходило на свою коронную точку, в которой оно из благодетеля всего живого становится его смертельным врагом, равнодушным и безжалостным. Обезвоживание организма в пустыне происходит с такой скоростью, что человек часто не успевает осознать, насколько серьезна опасность, а когда осознает — уже не остается времени, чтобы предпринять необходимые шаги для спасения.
Так и Сердар, осознав, что долго ему уже не выдержать, тут же вспомнил, что почти всю ночь куда-то шел, а значит, и назад быстро вернуться не удастся. Он с трудом забрался на какой-то бархан и безнадежно обозрел горизонт. Хребет Большого Балхана виделся отсюда голубым полупрозрачным силуэтом, и потомок Джунаида подумал, что туда ему ни за что не дойти.
Между тем пот стал заливать ему глаза, разъедать тело, и он, не будучи жителем пустыни, допустил роковую ошибку: стал снимать одежду, которая только и могла его спасти. После того как он на ходу сбросил рубашку и спортивные штаны, ему на минуту стало легче, но потом кожа быстро высохла и начала обгорать. Когда он понял ошибку и обернулся, думая пойти подобрать одежду, оказалось, что это уже очень далеко — в его состоянии и сотня метров казалась непреодолимым расстоянием. А горы почти не приближались, все так же маяча на горизонте призрачными очертаниями. Язык во рту у Сердара распух, стал шершавым и неповоротливым, как из фанеры. Глаза налились кровью, ноги отяжелели и не хотели двигаться. Губы сначала потрескались, а потом лопнули и стали кровоточить. А еще немного погодя началось самое плохое: кровь загустела, и сердце с трудом проталкивало ее по жилам. Это было так больно и страшно, что Сердар решил где-нибудь пересидеть, не понимая, что запущенный чудовищной жарой процесс обезвоживания все равно будет продолжаться, его уже не остановить.
Он спустился на каменистый участок, нашел подходящий камень, отбрасывающий мизерную тень, и скрючился на земле, стараясь поместиться в крохотном кусочке прохлады. Но раскаленный воздух продолжал то, что начали прямые солнечные лучи. Потомок Джунаида прямо-таки физически чувствовал, как покидает его организм влага. Он испугался, что так и умрет под этим камнем, и как только солнце немного приблизилось к горизонту, встал. Едва переставляя ноги, он упрямо направился к призрачным горам.
Когда первые сумерки коснулись пустыни, он уже полз. В голове его мелькали обрывки воспоминаний — как собирался он в эту экспедицию, как страстно хотел отомстить, как тешил себя надеждой, что ему, настоящему наследнику Джунаида, откроется спрятанное им сокровище…
Джунаид… Будь ты проклят! Здесь же когда-то были колодцы, но ты их засыпал, сволочь, спасая свою шкуру. А теперь твой правнук подыхает в пустыне, потому что ты оставил его без воды. Ты, ты! Ты никогда не говорил об этом, но твой правнук все равно узнал… И потомок великого диктатора в бессилии колотился головой об песок, чувствуя, что от него уже уходит сознание. Но об этот проклятый песок даже удариться больно нельзя.
Вода… За один-единственный глоток Сердар теперь отдал бы все сокровища своего прадеда, да и не только их. Он уже даже не полз, а только слабо корчился на песке, пока не замер окончательно в надвигающемся с востока сумраке ночи, под прекрасными звездами пустыни…
Упырев заехал во двор больницы и резко тормознул. Деревянко поглядел на него с интересом. Мол, ну и что дальше? Тот сидел молча, глядя прямо перед собой. Тогда Деревянко озвучил свой вопрос:
— Дальше что?
— Я вот думаю, что бы им такое сказать, чтобы Гульнару отдали? Ведь сейчас у нее документов никаких… Да и у нас тоже — мы же не родственники…
— А ты сюда вообще зачем поехал? — Владимир, что называется, прикинулся шлангом.
— Сам знаешь…
— Да, знаю. Но ты сказал — «увидишь». Так давай, показывай скорей! Нам отсюда еще слинять как-то надо. Через тридцать три границы…
— Ладно, хватит. Пошли! — Упырев был зол как собака. — Нельзя ее здесь оставлять. Неужели, не понимаешь?
— Понимаю. Только я не волшебник.
Упырев молча вылез и, с силой захлопнув дверцу, направился к дверям в больницу. Деревянко неохотно последовал за ним. Они прошли в приемный покой, и тут Леха вспомнил, что не знает даже фамилии Гульнары.
— Э-э-э… — начал он объяснять дежурной сестре, — тут к вам девушку вчера утром привезли…
— В пятой палате которая? — перебила его сестра. — Идите к главврачу, в двадцатый кабинет. Тут из-за нее уже целый скандал.
Они прошли по полутемному больничному коридору и постучались в дверь с табличкой, написанной латинскими буквами. Хорошо, хоть цифры оставили арабские, понятные…
— Войдите! — раздалось из кабинета.
Деревянко, а следом за ним Упырев вошли, и увидели маленького толстого мужика с лысой башкой, сидящего за столом. Ручки он держал на столе, как школьник на парте, и в то же время на уровне собственных плеч.
— Вы по какому вопросу? — спросил коротышка.
— К вам вчера утром девушку привезли… — уже привычно начал Упырь.
— Да-да-да, — быстро вспомнил главврач. — Почему без документов?
— Да мы… — замычал Деревянко, не зная, что сказать.
— Что «мы»? Хотите, чтобы я в полицию сообщил?
Сослуживцы немножко перевели дух: оказывается, главврач, судя по всему, просто хотел получить отступные — как и его дежурный коллега. Владимир, оценив ситуацию, почувствовал себя увереннее, понимая, что правда никому не нужна — нужна лишь более-менее правдоподобная история. Но времени на раздумья не было:
— Мы ее отбили у бандитов, — ляпнул он.
— Каких бандитов? — от такой «правдоподобной истории» коротышка начисто офигел, справедливо приняв ее за наглую ложь.
— Да-да, — тем не менее торопливо подхватил Упырь. — Мы везли выкуп, но они все равно попытались ее убить…
— А почему без документов?
— Так ее же украли, — вновь вступил в содержательную беседу Деревянко. — А когда украли, документов у нее с собой, естественно, не было…
