именно здесь большинство из вас «споткнется», – а также улики, которые это подтверждают. – Он моргнул, глядя на Стоуна. – Хочешь участвовать?
– Скорее да… Я не против, – согласился Стоун и наморщил лоб. – И все же, похоже, сегодня вечером я ошибся. Я думал, что за этим стоит Кеппель. Но теперь мы знаем, что он не мог этого сделать…
– Да, – сказал Г. М., – мы знаем, что он не мог этого сделать.
Я обошел участников, раздавая листки, а Стоун принес для всех карандаши. Проходя мимо Г. М., я нерешительно остановился; с издевательской усмешкой на лице он раскрыл и закрыл ладонь, и я отдал ему один из листков. Затем, прежде чем снова сесть, я открыл французское окно. Снаружи доносился глухой шум дождя, и чистый влажный воздух ворвался в комнату.
Все сосредоточились, будто это была какая-то головоломная игра. Думаю, никто из нас не забудет, как мы сидели за столом вокруг черепа в кабинете врача. Почти на цыпочках я вернулся к своему стулу, словно опасаясь спугнуть мысль, которая неожиданно пришла мне в голову. Положив листок на подлокотник кресла, я стал быстро писать, но продолжал поглядывать на Г. М. Тот взял с подноса на столе ярко-синий карандаш и тоже начал писать, пуская клубы дыма и прикрыв один глаз; его размашистый почерк был весьма корявым. Если не считать дождя, в комнате было очень тихо…
– Ну вот! – сказал Стоун и с глухим шлепком опустил ладонь на стол.
Это означало, что он справился с заданием.
– Не так громко, черт возьми, – прорычал Г. М. Стоуну. – Ну ладно. Если у вас все готово, сложите листки и передайте старику. Так-то. И без литературных изысков, пожалуйста. Чего мы хотим, так это сути.
Он получил четыре листка и принялся их тасовать. Затем с бесстрастным видом по очереди стал открывать каждую записку, читать и спокойно класть обратно.
– Хм… – сказал Г. М.
– Итак… – добавил он.
– Уф!
– О господи!
– Знаете, вы совсем немногословны, – сдержанно произнесла Эвелин. – Любезный друг, если вы не зачитаете это вслух и не объясните нам, что к чему, то подвергнетесь нападению. Я больше не могу этого выносить.
– Ну… в общем… – Г. М. посмотрел на Эвелин с какой-то сдержанной радостью. – Я просто подумал, что за дьявольски подозрительный ум у людей. После того как мы закончим с этими бумагами, их лучше порвать на мелкие кусочки. Тут столько клеветнических измышлений. Гори все огнем, я никогда не видел так много… Вас четверо, и все написали разное имя.
Стоун разозлился.
– Ну а что на вашем листке? Покажите! – потребовал он.
– Минутку, минутку. Сначала официальная полиция. Вот, Чартерс, держи.
Чартерс прочитал первые четыре записки без комментариев, но когда он дошел до нацарапанного Г. М. листка, то уставился на него с какой-то серой пустотой в глазах.
– Невозможно! – сказал он. – Я говорю тебе, Мерривейл, это совершенно…
– О нет, нет… Подумай над этим.
– Но у этого человека нет никаких…
Тут Эвелин довольно неуклюже поднялась со стула. Она сделала несколько быстрых шагов взад и вперед по комнате, ее лицо порозовело. Затем, ничего не сказав, она бросилась к Чартерсу, чтобы вырвать записки из его рук. Чартерс со спокойным и серьезным видом спрятал бумаги за спину.
– Вам должно быть стыдно за себя, – сурово произнес Г. М. и повернулся к нам. – Значит, никакого мотива? О да, ясно как божий день. Я же говорил вам, что это станет камнем преткновения в этом деле. Суть в том, что… Кстати, Кен, где эта банкнота в сто фунтов? Нет, подожди, я сам ее достану. Суть в том, что, прежде всего, мы должны сверить ее со списком номеров из фальшивок Уиллоби. Чартерс, сходи-ка за своим списком, пока мы занимаем друга Серпоса легкой беседой. И не совершай ошибки.
Выходя, Чартерс выглядел непривычно обеспокоенным: намного более обеспокоенным, чем Серпос, которого в этот момент привел сержант Дэвис. Раньше я видел Серпоса только в полутьме на вокзале, но сразу же узнал его. Единственным изменением в его внешности было то, что он снял воротничок священника, который смотрелся на нем довольно комично. Надеть его сейчас было бы совсем неуместно; возможно, он чувствовал это, а возможно, и нет, но в любом случае его тощая голая шея высовывалась из черного костюма и никакого воротничка не было. Он прихрамывал, нескладный, с легкой щетиной на подбородке. Хотя его проницательные глаза за стеклами очков слегка покраснели от выпитого, он был совершенно трезв в том смысле, что полностью собой владел – возможно, даже слишком. Он посмотрел на нас с каким-то стеклянным равнодушием и улыбнулся. Короткие прямые черные волосы прилипли ко лбу, будто он обливал голову водой.
Потом он заметил меня, и, я думаю, это его немного встряхнуло. Насколько я мог судить, он меня не узнал, но, скорее всего, вспомнил, что где-то уже видел. Я не подал виду, что понимаю, кто он и при каких обстоятельствах мы познакомились. Подумал, лучше подождать несколько минут. И все же у этого парня были крепкие нервы.
– Садись, – сказал Г. М. без предисловий. – Ты хороший парень, верно?
Серпос едва не рассмеялся. В его глазах снова появился подозрительный, хитрый блеск, он был спокоен и едва ли не высокомерен.
– В самом деле, старина, – сказал он, – неужели вы думаете, что сможете вывести меня из себя подобной ерундой? Все это по-детски. Я ожидал от вас большего.
Г. М. посмотрел на него свысока.
– Сынок, ты читал слишком много книг… – невнятно произнес он и нахмурился. – Ты и дальше собираешься так себя вести? Не боишься ареста?
– Нет.
– Тогда, скорее всего, ты единственный человек в мире, который не боится ареста. Почему?
– Давайте проясним ситуацию, – сказал Серпос со спокойной прямотой. – Потому что так не пойдет, вот почему. Это вообще никуда не годится. Я – наследник старого друга Чартерса, сын его старого друга, у меня слабое здоровье, я – приятный молодой человек, это мой первый неверный шаг. И я взял фальшивые деньги. О нет, меня не арестуют. Меня, конечно, уволят. Но тогда я пойду дальше и добьюсь для себя большего, потому что я умею заискивать. Понимаете? Полагаю, я должен выслушать ваши вопросы, потому что у меня нет выбора. Но я не собираюсь идти у вас на поводу, когда вы прибегаете к таким детским уловкам, как угроза ареста.
Именно такие разговоры вызывают желание ударить человека. И самое опасное – играть в эту игру с Г. М. Но он оставался невозмутимым.
– Ну, видишь ли, та часть, которая касается ареста,
