— Он его не одевал, — подчеркнул капитан. — Он сразу позвонил нам. Мужчина предположительно умер в своей постели, скорее всего, во сне. Тело уже было уложено, когда его осмотрел его личный врач и засвидетельствовал смерть.
— Я уже сказал, это ваша работа. — Патологоанатом задвинул ящик обратно в холодильник.
Дождь все никак не прекращался. Инспектор ждал, теперь уже стоя на террасе под навесом. Он обнаружил, что, вместо того чтобы смотреть на затянутое туманной дымкой обманчивое небо, лучше наблюдать за листьями вьющейся розы и глицинии, которые были в его поле зрения. Можно заметить, как мелкие капли дождя легко шевелят листья.
Работа карабинера. Эта работа может принести столько бед, если ее не выполнять тщательно, и доставит еще больше хлопот, если ее выполнять.
Во всяком случае, этим делом занимался капитан Маэстренжело.
— Действуя на основе полученной информации, они должны были независимо от ситуации сделать все, что положено, чтобы установить обстоятельства смерти. Необходимо определить УСНС. — Он никогда не расшифровывал эту аббревиатуру: убийство, суицид или несчастный случай. — Стандартная процедура, — извинился он перед всеми, кого пришлось потревожить. Человек, идеально подходящий для такой работы.
Инспектор постарался бы сделать ее, даже не выезжая на место. После обеда за ним должен был заехать капитан. Пока инспектор ждал его, ему позвонили из кабинета прокурора и сообщили, что Ринальди вышел из дома и движется по виале Петрарка, за ним следует хвост в оперативной машине.
Когда инспектор объяснил, по какой причине он не может поучаствовать в слежке, трубку взял сам прокурор:
— Не волнуйтесь. Думаю, нам лучше держать его на длинном поводке. Позвоните мне, когда вернетесь, я сообщу, куда он пошел.
На вилле Л'Уливето ворота инспектору и капитану открыл молодой садовник, исполняющий в августе, как он объяснил, обязанности швейцара.
— Здесь полно народу, — сказал он, понизив голос. — Рад, что вы приехали. Честно говоря, я думал, что ради приличия они подождут, пока он умрет, но последнее время они совсем совесть потеряли, так что, я думаю, не стоит удивляться.
На этот раз уже инспектор сказал:
— Нам надо будет поговорить потом.
— Вы меня просто позовите. Они велели мне снова открыть оранжерею. Они ведь не сделали ему ничего плохого, да?
— Я не знаю.
— Я позвоню в дом, сообщу о вашем приезде. Пройдите через главный вход. Там конечно же тоже нет швейцара. Вам лучше быстрее попасть в дом, а то вон какие тучи набежали, сейчас опять польет.
За холмами слышались раскаты грома, ветер дул горячий и влажный. Когда инспектор и капитан, подъехав к дому, вышли из машины, на улице совсем потемнело.
Они были уже в зале, выложенном мозаикой, с его покрытым пылью фонтаном, когда раздались оглушительные раскаты грома и начался ливень. В темноте зала они знали, куда им идти. В доме не было прислуги, и свет струился только из комнаты слева, где прошлый раз инспектор заметил заплаканного юношу и медленно гладящего его Портеуса.
Из-за раскрытой двери слышались громкие голоса, не поднимавшиеся до крика, но властные и самоуверенные. Спросив разрешения, капитан первым зашел в комнату, инспектор последовал за ним, оставаясь на шаг или два позади.
В комнате наступила тишина, лишь дождь стучал в высокие окна. Официальные лица из департамента налогообложения, из министерств, занимающихся предметами изобразительного искусства, молчали вопросительно. Худой белокурый юноша, стоявший немного в стороне от всех, молчал испуганно. Однако ни капитан, ни инспектор не взглянули на этих людей. Все их внимание привлекли три человека в центре группы. Казалось, воздух вокруг них был наэлектризован. Это были Портеус, красивый молодой адвокат и Ринальди. Первые двое смотрели настороженно, но уверенно, а Ринальди даже вызывающе. Пока инспектор и капитан ехали по территории от ворот виллы до дома, у него было время, чтобы подготовиться к их появлению, но лицо его пылало огнем.
— Добрый день, синьор Ринальди, — сказал капитан. — Господа...
Каждый из них по-своему поприветствовал капитана. Хотя, возможно, Ринальди ничего не ответил. Инспектор его даже не слушал. На Ринальди он бросил лишь беглый взгляд. Большие глаза инспектора обшаривали огромную гостиную с ее пыльными парчовыми креслами и гобеленами. Он словно увидел в темноте дорожный знак, который так давно искал и который указывал ему на... Ренато Ринальди... «Дорогой Ренато, чей прекрасный вкус к живописи и скульптуре повлиял на меня, думаю, даже в большей степени, чем отцовский...»
Знак указывал ему на четвертое действующее лицо. Именно это лицо, изображенное рядом с портретом красивой женщины, написанным маслом во весь рост в ее саду, привлекло внимание инспектора, когда капитан начал свою речь.
«Когда вы зайдете в дом, взгляните на ее портрет в большой гостиной... самая красивая женщина, какую я когда-либо видел... Там также висит портрет моего отца...»
Этот портрет тоже написан маслом. Отец во весь рост в комнате в смокинге. Вот от кого инспектор не мог отвести глаз. Все еще молодой привлекательный Джеймс Роутсли в расцвете сил. Невозможно было не узнать эти черные глаза, ту решительность, которой наполнен пристальный взгляд. Без сомнения, это Джейкоб Рот.
— Налоговая служба попросила меня помочь оценить коллекцию, поскольку я знаком с ее компонентами, и конечно же... — объяснял что-то Ринальди.
Глубоко погрузившись в свои мысли и не отрывая глаз от лица Джейкоба, инспектор тронул капитана за рукав, прервав тем самым их беседу:
— Нужно позвонить прокурору.
Капитану было достаточно лишь взглянуть на инспектора. Ни на секунду не изменив своего обычного серьезного выражения лица, он попросил показать им комнату, в которой нашли мертвым сэра Кристофера, и, как только их провели туда, он попросил оставить их одних. В спальню их проводил Портеус, который явно не хотел уходить, однако, даже если он и собирался протестовать, одного лишь взгляда на инспектора было достаточно, чтобы он тут же удалился, закрыв за собой дверь.
Инспектор с трудом дышал. Запахи, звуки, образы всплывали у него в памяти. Лица живых смотрели на него пристально, безмолвные лица мертвых взирали укоризненно. Мгла и зловоние концлагеря, благоухание и свет цветущего сада...
Да, еще и капитану необходимо все объяснить, логически связать, произнести слова, нужно сказать так много слов...
Инспектор изо всех сил старался запечатлеть в памяти новый образ: небольшая комната, в суматохе сдвинута роскошная мебель, большая дубовая кровать, на которой до сих пор видны вмятины от тела ее несчастного владельца, покрывало отброшено к изножью. Рядом стояла инвалидная коляска. А вот и картина! Картина, принадлежащая Саре, уже не уменьшенная черно-белая копия, а живое, ослепительное полотно. Водяные лилии... «И если мне повезет увидеть, как раскрывается бутон...»
