не имею сил и возможности тратить свое время на то, чтобы ты выиграл спор с приятелем или быть трофейной зверушкой.
— Ари, малышка, ты не трофей и не зверушка. Не смей даже думать так.
— Отчего же? Твое поведение, равно как и поведение твоего приятеля говорят прямо — это спорт, цель, спор…
В трубке вздыхают. И очень даже сильно:
— Мы раньше с Киром спорили, да, бывало. Но о тебе речь ни разу не шла, даже когда тебя на заправке М-11 [1] встретили. Ты сразу стала особенной. Для меня. Киру по приколу, ему нравится догонять, добиваться, пожар, адреналин — все то, что его заводит.
— Ты, можно подумать, не такой, — устало вздыхаю.
Хочется в туалет и спать, а не вот это все душевное полоскание.
Тем страннее мне слышать:
— Можно и подумать. Я ценю другое, важны для меня не эти глупости. Я вижу в тебе не только роскошную фигуру, обалденные бездонные глаза и сногсшибательные волосы, но еще и ум, офигенное чувство юмора, талант и стальную волю — ты офигенна, прекрасна и бесподобна.
Некоторое время молчу, офигев.
А потом собираюсь с критическим мышлением:
— Твое поведение меня напрягает. Я не вчера родилась, да и замужем двадцать лет прожила, тоже такой себе опыт, любопытный, так что этот кавалерийский наскок, он меня… бесит.
Глеб хмыкает, но звучит вроде бы вполне искренне:
— Прости. Я, вероятно, буду еще косячить, но я научусь. Просто скажи — что не так. Не молчи, говори со мной. Не прячься, не беги. Я все равно найду. Я упрямый.
— Как долго тебе будет нужно это развлечение? — что-то я уже утомилась.
О, рык в ухо очень меня бодрит, чуть трубку не выронила. На кафельный пол. Вот был бы номер.
— Ари! Услышь меня: ты не развлечение! Ты — самое серьезное и важное, что вообще у меня в жизни было.
Озадаченно молчу, чем, похоже, провоцирую новый виток откровений:
— Милая, медовая моя девочка! Никому не отдам, моя ты. Вот как увидел на заправке — понял: она. Единственная.
— Глеб, прекрати, — еле выдохнула. Как-то накрыло воспоминаниями очень некстати.
— Ты допросишься, я сейчас примчусь. Не могу без тебя, с ума схожу, что ты со мной делаешь? Я ни есть, ни спать не могу, только о тебе и думаю. Чем обидел? Что сделал не так?
Он еще спрашивает?
— Прости, я не могу. Не готова играть. Не хочу. Все эти модные заморочки не для меня.
— К черту моду. Не так я хотел, но ты вынуждаешь: люблю тебя, слышишь? Дышать без тебя не могу. Ари, малышка, ты будешь моей. К черту всех бывших. Я сдохну, но сделаю тебя счастливой.
Ой-ой.
Куда-то понесло нас не туда.
— Прекрати. Так нельзя. Не шути так…
— Беспокоишься? Значит, нужен тебе? Скажи, милая. Скажи! Не могу больше, подыхаю без тебя. Ари, медовая моя принцесса…
Замерев у окна, вглядываясь в темноту, прошептала:
— Глеб… как ты вообще…
— Скажи, скажи, Ари, прошу… никогда я… — горячий отчаянный выдох чуть не остановил мне сердце.
Глядя на свое отражение в оконном стекле, всхлипнула:
— Ты знаешь…
— Что, Ари? Что? — продолжал мучить меня этот… иезуит.
И я решила, что наливка бабы Наташи позволяет мне и не такие откровения. Если что потом отопрусь — была не в себе:
— С ума сводишь. Сам знаешь, насколько хорош. Голову с тобой теряю, мозги размягчаются, ни о чем думать не могу после встречи. Ничего не пишется, ты один перед глазами.
Длинный глухой стон не просто взбодрил меня, но и заставил сожалеть, что между нами столько бессмысленных километров.
— Ари, любимая, только твое слово, я приеду. Не могу без тебя. Просто скажи…
А вот это никуда в мою картину не вписывается:
— Глеб, не дури. Я завтра вернусь в Новгород.
— С ума сойду. Ари, малышка, не могу без тебя, — ну, что за сопли?
— Прекрати. Кстати, как вы там сегодня отыграли?
Нервный смешок, долгий выдох, а потом резкое и почти злое:
— О чем ты? Все норм. Кот молодцом, в Питер точно поедет.
Да-да, как я это все понимаю. Лобби это называется, да.
— А не способствовал ли ты этому, а?
— Он заработал, правда.
— Конечно, не сомневаюсь, — естественно, я никогда прилюдно не усомнюсь в талантах и успехах сына, но как же это бесит.
— А тебя ждет сюрприз, милая.
— Уже страшно.
— Ари, ты веришь мне? — такой вопрос неожиданный.
И ответ у меня выходит вполне в стиле и духе:
— Это очень странно, но да.
Глубокий выдох и такое острое:
— Я оправдаю доверие. Люблю тебя, милая. Возвращайся или я приеду сам.
— Иди спать. Завтра уже вернусь, — держусь из последних сил, чтобы не вздыхать, не стонать, не просить.
— Жду тебя, любимая. Сладких снов.
Твою мать, как теперь уснуть?
[1] Автодорога М-11 «Нева» — скоростная автомагистраль между Москвой и Санкт-Петербургом.
Глава 47
Наша жизнь полна… неожиданностей
'Словно строю замки из песка,
Но вот река,
Плывущая издалека,
Обнимает волной и лениво уносит
Непрочные башенки слов…'
Максим Леонидов «Знаешь, всё это и есть любовь»
Утром, возблагодарив бабу Наташу, за то, что после ее наливок похмелье отсутствовало, я умылась и малодушно решила, что полуночные откровения мне почудились.
Так, приснилось что-то душещипательное.
Предупредив детей, что выезжаю, обнялась с теми, кто столько лет берег мое «родовое гнездо» и с невероятным ощущением легкости выкатилась на трассу.
Посредине дороги, пролистнув в мессенджере от Глеба фото идеального завтрака: яичница в виде сердца, окруженная поджаренным беконом, тост с творожным сыром, чашка кофе и стакан апельсинового сока, внезапно осознала: у Леры грядет последний экзамен и зачисление. А значит, вопрос с Сеней, будь он неладен, вновь встанет ребром (и хорошо, если только им).
Ясно, что надо срочно стелить соломки.
— Привет, вредная обезьянка, какие у вас планы на пару ближайших выходных?
Фиске не привыкать к моим странным и внезапным вопросам.
— Ты, конечно, как всегда неожиданная, но мне даже есть что тебе сказать. Через выходные собирались к вам на шашлыки, на берегу Волхова или на экскурсию, хоть бы и в Кремль…
Хорошо, что
