— Итак, меня навестил Семеркет? — раздался из этой колесницы глубокий голос.
— Да, это я, ваше величество.
— Но ты же был в Вавилоне, Трое или каком-то другом забытом богами месте, разве не так?
— Простите, ваше величество, но вы всегда точно знаете, где я… Как знаете и обо всем в Фивах.
В комнате раздался низкий смех, и Семеркет, заглянув в колесницу, встретился со сверкающими свирепыми глазами Царя Нищих. На шее его висели тяжелые золотые и серебряные цепи, на голове была помятая золотая корона. Несмотря на свои царские украшения, он был всего лишь безногим торсом с парой мускулистых рук: его ноги давным-давно отрезал другой Делатель Калек, еще до того, как он стал царем. Баран и колесница служили теперь ему ногами.
— Значит, расследуешь очередное преступление?
— Да, ваше величество.
— Оно имеет отношение к убитой жрице?
Семеркет, скрыв удивление, негромко спросил:
— Что вы можете мне об этом рассказать?
Царь Нищих хлестнул вожжами по бокам барана и повел колесницу через комнату.
— Мы не имеем к этому отношения, если ты это имеешь в виду. У меня достаточно проблем без убийства старых женщин. Ах, Семеркет, сколько лет прошло с тех пор, как мы говорили в последний раз, и сколько с тех пор изменилось! На юге настали тяжелые времена. Наша империя с годами ослабела, нынче богатеет только север.
— Фивы кажутся достаточно процветающими.
— Только не в глазах нищего. Когда великие южные семьи испытывают нужду, милостыни подают все меньше, взятки скудеют.
Он продолжал горько жаловаться на своего сотоварища, Царя Нищих северной столицы, еще более богатого и могущественного монарха, чем он сам, который каким-то образом вырвал контроль над изобильным притоком чужестранных денег и добра, текущим из-за Великого Моря.
— Он знает наши самые слабые места, — сказал Царь Нищих, — поскольку посылает сюда своих агентов и шпионов. Один из них вчера был перехвачен в Фивах — вот этот человек, что лежит на столе, — взгляд Царя Нищих был почти дружелюбным, когда он изучал еле дышащую жертву. — Но его наказали так, что он уже никогда больше не сможет за нами шпионить. А поскольку мы милосердны, его отошлют обратно на север в знак предупреждения… Если он выживет. — Царь Нищих остановил у ног Семеркета свою миниатюрную колесницу. — Но все это наши проблемы. Почему ты пришел сюда сегодня, спустя столько лет? Что тебе от нас нужно?
Семеркет рассказал о нищих, которые пришли в деревню строителей гробниц, и о том, что они не узнали его секретного знака. Услышав рассказ Царя Нищих, он невольно подумал, что это были нищие с севера, каким-то образом заключившие союз со строителями гробниц, и признался, что боится — дело имеет отношение к ограблению могил.
— Ограбление в Великом Месте?
Даже Царь Нищих был шокирован — или позавидовал, услышав такое (Семеркет не мог решить, что именно).
И тут безглазый начал издавать тихие звуки, словно приходил в себя. Приблизившись к нему, чиновник наклонился, чтобы рассмотреть нищего. К своему потрясению, он его узнал.
— Это один из тех, кто напали на меня у деревенского храма!
Глаза Царя Нищих сверкнули красным блеском.
— Тогда задавай ему вопросы, Семеркет, и выясни, почему он оскверняет мое царство.
Семеркет прошептал на ухо нищему:
— Я — человек министра, был в деревне строителей гробниц. Я — тот, кого ты пытался убить. Ты меня помнишь?
Человек повернул голову туда, откуда слышался голос. Кровь сочилась из-под его повязок. С огромным усилием он кивнул.
— Твоя жизнь в моих руках, — проговорил Семеркет. — Ты все еще можешь жить, если расскажешь мне правду. Ты — подданный Царя Нищих Севера?
Человек снова кивнул.
— Что его связывает со строителями гробниц в Великом Месте? Почему ты сюда пришел?
Потрескавшиеся губы человека шевельнулись, как будто он пытался заговорить. Оглядевшись, Семеркет увидел таз с водой, в котором все еще отмокали инструменты Делателя Калек. Хотя вода была розовой от крови и гноя, чиновник вынул из нее губку и выжал несколько капель на губы нищего. Когда тот попытался заговорить, Семеркет приблизил ухо к его губам.
— Корабль… перевернулся… — с трудом выдохнул нищий.
Семеркет и Царь Нищих в замешательстве переглянулись.
Чиновник решил, что несчастный бредит.
— Какой корабль перевернулся? О чем ты?
Человек задрожал. Его дыхание стало поверхностным и прерывистым, он задыхался, словно рыба, вытащенная на берег. Семеркет снова выжал несколько капель воды на его губы. Но вода стекла в лужу на столе. С еле слышным стоном человек этот выдохнул, содрогнулся и умер.
— Проклятье! — взревел Царь Нищих.
Семеркет вздохнул и выпрямился в полумраке.
— В Фивах остались его товарищи. Я видел безносого нынче ночью в «Бивне слона».
Царь Нищих немедленно погнал колесницу к двери, крича Саму, чтобы тот взял несколько человек, отправился в таверну и схватил нищего. После того, как гигант ушел, Семеркет приблизился к Царю.
— Вы считаете меня другом?
Царь подозрительно взглянул на него.
— Я считаю союзников, а не друзей.
— Тогда говорю, как один союзник другому — не поддавайтесь искушению поторговать сокровищем, которое должно прийти к вам. Меджан уже подозревают пропажу. Когда они найдут воров и пропавшие драгоценности, все, кто будет связан с этим делом, лишатся жизней. Это я твердо обещаю вашему величеству. Даже цари могут пасть.
* * *
Записка гласила: «Крайне важно видеть тебя. Я у навеса рядом с общественным колодцем. Я не пьян. Пожалуйста. Семеркет».
Наследующее утро после посещения Царя Нищих Семеркет, собрав всю свою волю, вошел во вторую дверь, которую открыл прошлой ночью. Стоя на маленькой площади, он ждал, пока из дома не появилась служанка с корзиной грязного белья на бедре. Девушка была бы хорошенькой, если бы не заячья губа. Она вздрогнула, когда чиновник к ней приблизился: видимо, не привыкла, чтобы незнакомцы испытывали к ней что-либо, кроме отвращения. Служанка прикрыла рот свободной рукой, в глазах ее был испуг. Семеркет жестом дал понять, что ей не следует бояться, и протянул кусок сложенного папируса.
— Не отнесешь ли это своей госпоже? — спросил он. — Так, чтобы никто не видел?
Он вытащил из кушака медяшку и протянул девушке.
При виде поблескивающего металла взгляд ее стал гораздо дружелюбней. Она кивнула, взяла записку и исчезла в доме.
Лениво, как будто ничто его не заботило, Семеркет прошелся до ближайших конюшен, в которых жители домов, выходивших на площадь, держали скот: дойных коров, осликов для перевозки грузов, а иногда — лошадь. Он кивнул содержателям конюшен, которые там работали, но ничего не сказал, прислонившись к коновязи.
