Печаль: на сколько времени придется разлучиться с родными?
Далеко от Земли, на маленьком астероиде, уже монтируют фотонный звездолет. Вблизи Земли он стартовать не может: мощный поток излучения истребил бы все живое на ней.
Для первого полета избрана ближайшая звезда — Альфа Центавра. Путешествие туда и обратно продлится немногим больше четырех лет. Быстрее света лететь нельзя, но и световая скорость — недостижимый предел. Однако скорость фотонного звездолета близка к этому пределу.
На Земле за это время пройдет около девяти лет.
Как это будет тяжело для Ольги и Пьера!
А для нее самой?
Для нее, если правду сказать, легче: она будет с ним.
И потом — какое счастье быть в числе первых исследователей неведомого!
— А если когда-нибудь люди доберутся до центра нашей Галактики? — задумчиво проговорила она.
— Не когда-нибудь, а очень скоро! — убежденно воскликнул Еритомо.
— Сколько же на это понадобится времени?
— Не так много, в оба конца двадцать четыре года.
— А… на Земле сколько же пройдет времени?
— Около сорока тысяч лет.
Страшная цифра! Она звучит словно глухой голос из таинственных глубин Вселенной. Кого же найдет на Земле космический путешественник, вернувшийся спустя такой огромный промежуток времени?
Пройдут многие поколения. Никто и понаслышке не будет знать его современников, за исключением тех, что оставили особенно яркий след в науке или искусстве. Все новое, незнакомое. И пусть эти люди будут еще лучше, еще совершеннее тех, кого он оставил, но как же будет себя чувствовать возвратившийся? Ни родных, ни друзей — никого из тех, с кем свыкся, с кем провел детство, молодость. И даже памяти о них не осталось…
— Знаешь, Еритомо, — сказала Анна, — не помню уже, в какой книге мне попалась старинная легенда.
Один монах вышел из своей обители в лес набрать дров. Он услышал пение. Пела невзрачная на вид птица, но голос ее был так обаятелен, что монах невольно заслушался. То была неведомо как залетевшая туда райская птица. Монах слушал, как ему показалось, всего три минуты. Но на самом деле прошло триста лет, так сладостно было пение.
Когда же он вернулся в монастырь, то не нашел никого из прежней братии. И только один глубокий старик припомнил, что ему когда-то рассказывали: давным-давно отлучился в лес какой-то монах, исчез без вести, и больше никто никогда не слышал о нем.
— Хорошая легенда, — сказал Еритомо. — Она говорит о силе красоты.
Будет и такое время, когда фотонная ракета увлечет земных людей к туманности, отстоящей от нашей Солнечной системы на три миллиарда световых лет. Путь туда и обратно со скоростью, близкой к скорости света, займет восемьдесят четыре года — половину человеческой жизни. Но возвратиться на Землю, быть может, и не придется: кто знает, что произойдет с ней за шесть миллиардов лет! Возможно, что ее уже и вовсе не будет.
Он заглянул в потемневшие голубые глаза Анны:
— Тебе страшно об этом думать?
— Об этом-то как раз и не страшно, — неожиданно весело ответила она. — Быть может, тогда уже и наше Солнце потухнет. Но если сейчас земное человечество готовится заселить другие планеты Солнечной системы, то к тому времени оно сумеет перебраться в миры иных солнц, как предсказывал Циолковский. Он мечтал, что когда-нибудь люди и самую Землю свернут с ее орбиты и на ней, как на гигантском корабле, направятся к какому-нибудь другому солнцу. Не об этом ли говорил русский поэт Валерий Брюсов, обращаясь к земному Человеку:
Верю, дерзкий! Ты поставишь
Над Землей ряды ветрил.
Ты по прихоти направишь
Бег в пространстве меж светил.
И насельники вселенной,
Те, чей путь ты пересек,
Повторят привет священный:
Будь прославлен, Человек!
Анна внезапно вздохнула:
— Путешествие за три миллиарда световых лет — это еще когда будет! Такая отдаленная перспектива не страшна. Тяжелы ближайшие девять лет. Отец… Мать…
Такова противоречивая логика человеческих чувств: отдаленное будущее мы воспринимаем точным разумом, а сегодняшний день — биением сердца. И все же…
Человечество славно и тем, что разорвало цепь земного притяжения. А ведь это притяжение не только материальное.
Анна больше не исполняла публично свою сонату. Она считала вещь незаконченной. Не могла примириться с ее трагическим окончанием. После своего музыкального выступления она почувствовала это с особенной остротой. Все в ней протестовало против конца, звучащего поражением. Она стремилась к иному, победному окончанию, но не находила его в себе.
Почему? Разве ее стремление в дали Вселенной, ее предстоящее участие в новом завоевании человеческого разума не звучало в ней победным гимном?
Но глубины творчества не поддаются простому логическому объяснению. Может быть, тут дело в судьбе ее отца? Ведь в основном и вся соната, и ее печальный конец навеяны тем, что произошло с Пьером.
Так счастлива ли Анна?
Она уже сама себе ответила утвердительно на этот вопрос. Но ей предстоит разлука с близкими, она знает, что и им тягостно это расставание. Однако ведь она будет с любимым. Вместе с ним познает ни с чем не сравнимую радость первооткрывателей неведомых миров.
Счастлива ли Герда? Еще бы!
Однако почему она уж слишком спокойно ответила, когда ее спросил об этом Рашков?
Ее ждут на Венере друзья, желанная работа. Как она все время стремилась туда! Но тут, на Земле, она увлеклась новым интереснейшим трудом. Борьба со сном, вечным похитителем времени, захватила ее. Она уже вошла во вкус научной работы. Остаться на Земле? С Рашковым. Кто знает, когда она с ним встретится, если отправится на Венеру?
Нет, нет! Там трудности и опасности, там друзья, и она вернется к ним.
Итак, борьба с самой собой. А это значит: нет у нее безоблачного счастья. Но есть счастье труда, преодоления стихий!
А Рашков?
Герда сказала ему: «Не за пределы Солнечной системы улетаю».
Но за пределы Земли!
И кто знает, как жизнь сложится дальше? Но как бы то ни было, Рашков — один из счастливейших людей: его научные достижения огромны, он вместе со своими помощниками побеждает болезни, борется не только за счастье всего человечества, но и за здоровье и жизнь отдельных людей. И как отрадно видеть исцеленными каждого из них: и маленькую Марину, и Герду, и многих, многих
