настоящую пиар-кампанию, в которой она, естественно, выступила в роли белой и пушистой героини, которая взаимно влюблена в героя, мне же была отведена роль — несчастливой, злобно-завистливой разлучницы. Марина, кстати, была просто неподражаемо хороша в роли безутешной невесты, у которой подлая разлучница пытается увести жениха: в ее исполнении было столько мелодраматики и патетики, что я бы так не смогла. Однако, так как черный пиар — это такая же реклама, как и белый пиар, то случилось так, что симпатии разделились на два лагеря: и таким образом, и у меня тоже появились сочувствующие и даже поклонники. Само собой разумеется, что Марина, безуспешно пытающаяся раз за разом пробиться к Эрику сквозь невидимую стену, установленную мной, не могла ни вызывать сострадания и симпатии у публики. В то время, как я, в непреднамеренность, а значит и невиновность которой никто не верил, не могла не вызвать шока и негодования у этой же публики своим коварством и вероломством. Однако, нашлась и такая публика, которая посчитала, что это неважно случайно я или не случайно вложила слишком много энергии в заклинание «неприступной крепости», важен результат, а он на лицо — Эрик со мной, а не с Мариной. В связи с чем, те, кто симпатизировал Марине, скандировали: «Позор разлучнице! Руки прочь от чужого жениха!», а те, кто симпатизировал мне: «Да здравствует свобода выбора! В любви и на войне все средства хороши!». Ну, что тут еще добавить? В итоге, мне, Эрику и Марку пришлось достаточно долго идти этим коридором то ли моего позора, то ли моей славы. И, ясное дело, тот факт, что я случайно вбухала немерено силы в заклинание «неприступной крепости», конкретно сейчас, меня уже безумно радовал, а то порвали бы меня на мелкие клочочки и разобрали бы на сувениры. Но нимфа — она существо такое, которое ко всему привыкает и приспосабливается быстро, вот и я уже где-то метров через пятьсот настолько привыкла к скандирующим, что они почти перестали меня беспокоить; хотя, возможно, по большей части, это было потому, что их с каждыми новыми ста метрами становилось все меньше и меньше.
Но зато меня беспокоило то, что я чувствовала себя немного виноватой за свою последнюю острозлую колкость по отношению к Эрику. Вот поэтому именно я и сделала первый шаг к примирению:
— Эрик, у тебя же Марина есть? Не понимаю, зачем ты пытался поставить меня в неловкое положение перед Марком?
— А пусть он руки свои при себе держит! И ты тоже! Прижималась к нему как… к родному или любимому! Прямо-таки вцепилась в него как утопающий в своего спасителя… — он практически выплевывал каждое слово. А уж о том, насколько его речь осуждающе-обвиняюще звучала в целом, я вообще лучше промолчу. — И это притом, что со смерти Этьена всего лишь немногим более месяца прошло! Как ты смеешь настолько не чтить память моего брата?!
— То есть ты о памяти брата печешься? — с подчеркнутым скепсисом в голосе поинтересовалась я. — Угму! Ну и кто из нас двоих, теперь ревнивый? А, Эрик?
— Так ты думаешь, что я ревную тебя?! — должна отметить, что ошарашенное недоумение, прозвучавшее в этом вопросе — ему очень хорошо удалось. — Не льсти себе, Каро! Я с Мариной!
— Ну, разумеется, ты с Мариной! А что же тебе еще делать остается, если со мной ты быть не можешь?! — искренне говоря, я даже почти не язвила, я просто высказала то, что на самом деле думала.
— Ты в этом уверена? — презрительно скривился он в усмешке.
— Да, я уверена! Особенно после того, как ты меня чуть не сожрал!
— Что?! — Эрик смертельно побледнел.
— Сожрал?! — переспросил Марк.
— Я образно выразилась… — объяснила я Марку. — Но Эрик знает, о чем я. Да, Эрик? — все же не удержалась я от того, чтобы не съязвить.
Вместо ответа Эрик вздрогнул, поежился и побледнел еще больше, вернее не побледнел, а почешуел, потому что по его коже алмазными переливами толпой пробежались с десяток солнечных зайчиков. Ах да, я же забыла упомянуть самое главное, кожа у Эрика в ипостаси нага была ослепительно белоснежной, причем именно белоснежной, потому что его чешуя сверкала и переливалась в свете магического освещения кабинета, как снег на солнце. Заметив это я, разумеется, тут же устыдилась своего язвительного выпада, спровоцировавшего в душе Эрика столько бурные эмоции, что они привели к настолько заметной реакции. Но раскаяние мое было явно запоздавшим и потому бесполезным. Эрик уже принял решение…
— Ну все, Каро, довела парня, ой, мне даже подумать стыдно, что сейчас будет?! — веселился дух юго-западного ветра, наблюдая как молодой человек стягивает с себя окровавленную сорочку и медленно расстегивает пояс на совсем недавно одетых им на себя брюках.
Глава 25
— Ну ты и позер, Эрик! — брезгливо-осуждающе выплюнул Марк. — Нашел время, чтобы покрасоваться перед толпой!
Хотя и весьма поредевшая, но все еще толпа неистовствовала: улюлюкала, аплодировала, свистела и подначивала: — О! Е! О! Е! Давай Скиталец! Давай!
— Не смей Скиталец! Не смей! — кричала Марина, раньше всех, даже меня, догадавшаяся, что сейчас будет.
— А знаешь, что? Я тоже так могу! — Марк тоже решил показать себя не только в бою, но и тренированным телом, хотя и не только этим, как оказалось позже, и стал стягивать с себя кольчугу.
— Ан нет! — констатировал потрясенно дух, наблюдая как Эрик аккуратно складывает сорочку и штаны и постепенно трансформируется… — Он, кажется, принял более кардинальное решение! Ёма-Ё! Каро! Ты разве не знала, что наги — они обидчивые и чувствительные, а драконы — гордые и нервные! А у тебя вот этот экспонат он же два в одном. То есть, троллий папа! До-ове-э-ла парня! Ох, довела! Орчья Мама! Ойо-йо-йой! В общем, Каро, у меня для тебя две новости и обе плохие! Первая: он, кажется, решил, что тебя проще сожрать, чем продолжать терпеть твои колкости! — в голосе духа звучали искренняя обеспокоенность и страх за меня, но и благоговейный ужас перед драконьей ипостасью Эрика тоже. И его можно было понять, потому что белоснежный, огромный огнедышащий дракон, сверкающий на солнце, как алмазная россыпь — не мог не внушить благоговения. — А вторая: ты ему больше не кажешься такой уж вкусной, поэтому он решил тебя зажарить прежде чем сожрать, вот поэтому и выбрал ипостась дракона! Видно надеется, что в поджаренном виде ты повкуснее будешь, и он сможет переварить тебя вместе с твоим ядовитым языком! Вот это ты договорилась до горстки обглоданных костей!