– Ты расстроен, Лайонел.
– Разумеется, я расстроен. – А почему я должен скрывать свое недоверие к человеку, которому не доверяю? Чем чаще Матрикарди и Рокафорте упоминали имя Тони, тем сильнее становилась моя уверенность в том, что он как-то с ними связан и бывал в этом склепе, в этом мавзолее еще не раз с тех пор, как мы заезжали сюда с Минной много лет назад. И почему я должен перед ними ломаться? Вместо этого я прищурился, повернул голову, сжал губы, пытаясь сдержать неудержимое, и наконец, словно подчиняясь власти Клиентов, громко залаял.
– Ты в отчаянии, и мы тебя понимаем. Человек не должен убегать, не должен выть, как собака. Он должен обрести покой.
– Почему Тони не хочет, чтобы я искал убийцу Фрэнка?
– Тони хочет, чтобы все было сделано правильно, четко и аккуратно. Сотрудничай с ним, Лайонел.
– Почему вы говорите от имени Тони? – Я заскрежетал зубами, едва произнеся эти слова. Дело в том, что этот вопрос не был подсказан мне тиком – я, похоже, попался на приманку Клиентов и включился в их игру, невольно выдавая то, что хотел бы утаить.
Матрикарди вздохнул и посмотрел на Рокафорте. Рокафорте приподнял брови.
– Тебе нравится этот дом? – спросил Матрикарди.
Я обвел взглядом пыльную гостиную, громоздкие старинные панели между ковром и потолочным орнаментом, скрывающие прочерневшую кладку. Я почувствовал присутствие прошлого, матерей и сыновей, дух сделок и договоренностей, рукопожатий мертвых рук. Мертвые руки вообще в изобилии водились здесь, в особняке на Дегроу-стрит. Включая и руки Фрэнка Минны.
Все здесь было мне отвратительно настолько, что о чем бы я ни начал говорить, я непременно оскорблю хозяев.
– Это не дом, – попытался я уйти от ответа. – Это всего лишь комната.
– Он говорит, что это комната, – прошелестел Матрикарди. – Лайонел, мы сидим в доме моей матери. А ты, стоящий на своем месте и полный ярости, напоминаешь загнанную в угол собаку.
– Кто-то убил Фрэнка.
– Ты обвиняешь в этом Тони?
– Обвинятони! Прощебалони! Смехмонополи! – Я зажмурился, чтобы остановить приступ тика.
– Мы хотим, чтобы ты все правильно понял, Лайонел. Мы тоже сожалеем о кончине Фрэнка. Нам очень его не хватает. Наши сердца полны боли. Ничто не обрадовало бы нас так, как если бы мы увидели, что его убийцу растерзали птицы или насекомые с когтями. И ты должен помочь Тони приблизить этот день. Ты должен работать с ним бок о бок.
– А что, если мое расследование приведет меня к Тони? – Я сам подтолкнул Клиентов к этой мысли, так что теперь у меня больше не было причин притворяться.
– Мертвые живут в наших сердцах, Лайонел, – назидательным тоном вымолвил Матрикарди. – Там, где Фрэнк сейчас, его уже никто не сместит с его пьедестала. Но в мире живых его место занял Тони.
– Что это означает? Что вы заменили Фрэнка на Тони?
– Это означает, что ты не должен действовать против Тони, – объяснил Рокафорте. – Потому что он выполняет наши желания и мы поддерживаем его.
Теперь я все понял. И как я не догадался раньше? Недаром Тони искал родственные души среди итальянцев – он своего добился, они заметили и возвеличили его. Но, боже, как он мог?!
Впрочем, вероятно, все это тянулось годами, только я этого не знал. Возможно, у Тони Вермонте были куда более глубокие связи с Клиентами, чем у Фрэнка Минны с ними же.
Я подумал о значении слова «заменили». И решил, что мне пора уходить.
– Я попросил бы вашего разрешения… – начал было я, но остановился. Да кто они, собственно, такие, эти Клиенты! Почему я должен просить их разрешения?
– Говори же, Лайонел, – ободрил меня Рокафорте.
– Я продолжу поиски убийцы, – сказал я в ответ. – С помощью Тони или без него.
– Да. Понимаем. Тогда у нас есть для тебя задание. Точнее, предложение.
– Место, где ты сможешь удовлетворить свою страсть к справедливости, – уточнил Рокафорте.
– И раскрыть свой талант к расследованиям. Это многому тебя научит.
– Что? – Луч яркого дневного света проник в гостиную сквозь щель в тяжелых плотных портьерах. Я оглядел галерею портретов, на которых были изображены мужчины и женщины ушедших времен с жестокими лицами убийц, и спросил себя: кто же из них мама Матрикарди? Съеденные мною хот-доги заворчали у меня в животе. Мне не терпелось выйти отсюда, на улицы Бруклина, куда угодно, только прочь из этого дома.
– Ты говорил с Джулией, – сказал Матрикарди. – Ты должен разыскать ее. Приведи ее сюда, к нам, как мы привели сюда тебя. Мы хотим потолковать с ней.
– Она боится, – объяснил я. – Полнастраха.
– Чего полна?
– Она ведет себя так же, как и я. Джулия не доверяет Тони.
– Что-то между ними не так.
Ну и заявление!
– Конечно, не так! – кивнул я. – Она спала с Тони.
– Занятия любовью сближают людей, Лайонел.
– Может, они испытывают чувство вины за смерть Фрэнка.
– Возможно, ты и прав. Джулия что-то знает. Мы звали ее к себе, но она предпочла сбежать. Тони говорит, что не знает, куда она делась.
– Вы полагаете, Джулия имеет какое-то отношение к смерти Фрэнка? – Я позволил своей руке провести полоску на слое пыли на камине – и тут же понял, что совершаю ошибку, и попытался забыть о своем проступке.
– Она знает что-то… что-то важное, – заверил меня Рокафорте. – Если хочешь помочь нам, Лайонел, разыщи ее.
– Узнай ее тайны и поделись с нами, – добавил Матрикарди. – Сделай это, ничего не рассказывая Тони.
Теряя над собой контроль, я сунул палец в желобок у края каминной полки и дернул, подняв при этом целый столб пыли.
– Что-то я не понимаю, – пробормотал я. – Теперь вы хотите, чтобы я действовал у Тони за спиной?
– Мы слушаем, Лайонел. И слышим. Мы думаем. Иногда возникают вопросы. Если твои подозрения обоснованны, то Джулия, быть может, даст на них ответы. Возможно, мы не всё знаем о Тони. Как бы плохо тебе ни было, каким бы огорченным ты себя ни чувствовал, ты станешь нашими руками и ногами, нашими глазами и ушами, ты будешь раздобывать информацию, а потом придешь сюда и поделишься ею с нами.
– Это не лишено смысла! – Я уже прошелся вдоль всего камина, и под пальцем у меня собрался целый пыльный шарик, который я и столкнул вниз.
– Но все это только в том случае, если твои подозрения обоснованны, – добавил Матрикарди. – Ты пока ничего точно не знаешь, так что тебе предстоит выяснить правду.
– Я сказал «не лишено смысла», а не «решено», – пояснил я. – Подозрения не лишены смысла.
