Книга Пока Париж спал - Рут Дрюар

Юг, 2 июня 1944 года

Следующим вечером под покровом ночи мы отправляемся в путь.

Мари подарила нам обоим эспадрильи на шнуровке, видимо, они лучше всего подходят для подъема на Пиренеи. Я радуюсь, что это не большие жесткие кожаные ботинки и что я могу безболезненно натянуть их на пятки – кожа на них все еще чувствительная.

Жан-Люк несет небольшую сумку, в которой лежат сменная одежда, молоко, коньяк и вода, а я несу Самюэля в длинной наволочке, обмотанной вокруг пояса, и крепко прижимаю его к груди.

Мы молча следуем по маршруту, который нам дали, но разгорячившись от быстрой ходьбы, я покрываюсь липким потом. Я отодвигаю Самюэля от себя, давая коже немного проветриться, но это его будит, и он начинает вытягивать руки и цепляться за мое легкое пальто.

– Тсс, – шепчу я, снова прижимая его к себе и накрывая его голову своей рукой. Он снова прислоняется ко мне, и я решаю, что могу и потерпеть дополнительный жар, исходящий от его маленького тельца. Через несколько дней, если все пройдет хорошо, мы будем в безопасности, готовые начать новую жизнь. Я дотрагиваюсь до руки Жан-Люка и останавливаюсь.

– Все в порядке, Шарлотта. У нас получится.

– Знаю.

Я сжимаю его руку, но больше ничего не говорю, слышны только стук наших шагов по твердой земле и уханье сов вдали.

Мы идем совсем недолго, как вдруг из темноты бесшумно появляется Флорентино. Мы молча следуем за ним в небольшой сосновый лес. Бесконечные ряды деревьев и земля, покрытая маленькими мягкими ветками, поглощают звуки наших шагов. Рядом с Флорентино я чувствую себя в большей безопасности, чем на тропе, но он идет так быстро, пробираясь сквозь тонкие высокие деревья. Я начинаю задыхаться, и на лбу выступают капли пота. Быстро вытираю их, обмахивая свое разгоряченное лицо. Я беспокоюсь о Жан-Люке с его тростью, но он не отстает.

Спустя несколько часов мы доходим до фермы. Флорентино с силой толкает тяжелую деревянную дверь и впускает нас в дом. Внутри темно, если не считать тусклого света пары свечей. Я облегченно выдыхаю и жду, когда уже можно будет сесть и развернуть Самюэля. Шею ломит от тяжести, я чувствую, как ручеек пота стекает по моей груди. Навстречу нам выходит пожилая женщина. Она помогает мне снять пальто и развязать наволочку, обвязанную вокруг моей спины. Я достаю Самюэля и наблюдаю за тем, как он щурит глаза, вероятно, чувствуя, что вокруг что-то изменилось. Его лицо покраснело, ему, должно быть, было также жарко, как и мне. Он подносит крошечный кулачок к своим губам и издает крик.

Жан-Люк оказывается рядом со мной с бутылочкой наготове. Он забирает у меня ребенка и шепчет ему что-то успокаивающее, покачивая его на руках. Я поворачиваюсь к обшарпанному дивану и с благодарностью плюхаюсь на него, наблюдая за тем, как Флорентино перешептывается о чем-то с пожилой женщиной, пока та подогревает еду на плите. Пахнет мускатным орехом и чесноком, и мой живот громко урчит, отзываясь на эти ароматы.

Женщина оборачивается и передает мне миску с бульоном. Он вкусный, и я жадно пью его, наблюдая краем глаза, как Жан-Люк шепчет что-то младенцу, пока кормит его. Я знаю, что Самюэль наверняка смотрит на него своими невинными карими глазами. Жан-Люк влюбляется в этого ребенка, а я влюбляюсь в Жан-Люка. Никогда раньше не видела в мужчине такую нежность; но что удивляет меня больше всего, так это его непринужденность и полное отсутствие застенчивости. Похоже, ему наплевать, что думают о нем другие. Это так приятно и необычно.

Я закрываю глаза, чувствуя себя счастливой, но изможденной.

Мне кажется, что проходит всего секунда, но вот Флорентино уже будит меня и протягивает мне миску с горячим молоком и кусок багета. Кто-то, видимо, снял с меня эспадрильи и накрыл меня одеялом. Я сажусь, отпиваю молока и замечаю, что Жан-Люк взял свое молоко, чтобы приготовить бутылочку для Самюэля. Флорентино стоит у плиты, его раздражение выдает глубокое ровное дыхание, будто он считает каждый вздох и выжидает. Как только ребенок накормлен, он выдает нам старую синюю одежду для рабочих, такую же, как на нем. Мы быстро переодеваемся, затем Жан-Люк помогает мне повязать наволочку вокруг спины, чтобы я могла нести Самюэля.

Когда мы выходим из хижины, Флорентино протягивает мне толстую ветку, чтобы я использовала ее как трость. Затем он смотрит на трость Жан-Люка.

– Хорошо, что она у тебя есть, но если ты будешь отставать…

– Я могу даже бегать с тростью. – Жан-Люк нервно смеется.

Флорентино пропускает его слова мимо ушей, показывает пальцем вперед и начинает идти большими бесшумными шагами.

Я поддерживаю Самюэля рукой, снимая напряжение с шеи и спины. Впереди я различаю только темные очертания Флорентино. Земля пахнет свежей древесиной, пробуждая во мне воспоминания о Рождестве из прошлого. Каким теперь будет Рождество? Получится ли из нас троих счастливая семья? Будут ли у нас когда-нибудь собственные дети? Эти мысли о будущем кажутся нереальными, почти фантастическими. Самое важное сейчас – доставить Самюэля в безопасное место. Остальное придет позже.

Кажется, будто весь мир спит, кроме птиц, которые щебечут друг с другом. Внезапный треск заставляет меня подпрыгнуть на месте. Я замираю, мое левое колено застывает в воздухе. Теперь я едва различаю Флорентино, удаляющегося от нас.

– Ну же, пойдем, – шепчет Жан-Люк.

Мы бежим, чтобы догнать его. Флорентино оборачивается на нас, когда мы оказываемся позади него.

– Ветка сломалась, – ворчит он. – Я скажу вам, когда начинать бояться.

Его голос звучит сухо.

Нам некогда насладиться рождением нового дня, мы должны постоянно следить за тем, что происходит у нас под ногами, высматривать кривые корни, камни и илистые участки. Вскоре местность становится более крутой, и я тяжело дышу, пытаясь не отставать. Затем мягкая почва начинает уступать место крутой скалистой дороге. Я поскальзываюсь. Машинально одной рукой я хватаю Самюэля, а другой пытаюсь смягчить падение. Он кричит. Я наклоняюсь и тихо шепчу ему на ухо: