Внушительный «ровер» чувствовал себя на дороге хозяином. Лаверн пытался не думать о печальном, но чувство безвозвратной потери неотступно преследовало его. Последний раз он приезжал сюда с родителями и сестрой еще в конце пятидесятых.
Никого из них уже не было в живых, как не было его сына и вот теперь Эдисон Реффел. Смерть забрала их. Но мир остался на удивление равнодушен к этим потерям — впрочем, с таким же равнодушием он воспримет и его, Лаверна, уход. Люди вроде Хьюго Принса — вот истинные хозяева жизни, такие способны не дрогнув растоптать и живых, и мертвых. От них нечего ждать ни пощады, ни снисхождения, ибо вы для них ничто.
Резкие, бесцеремонные манеры Лаверна могли бы навести большинство тех, кто с ним сталкивался, на мысль, что перед ними обыкновенный твердолобый йоркширский грубиян. Однако внутри он оставался ранимым, не по возрасту задумчивым мальчуганом, что когда-то играл на морском берегу. Лаверн отлично помнил, как тогда он печально смотрел на родителей в лодке, и сердце его переполнялось болью.
Лаверн в душе отругал себя за сентиментальность и сердито посигналил ни в чем не повинному водителю.
В Сент-Айвс он приехал вскоре после полудня. В лабиринте узких извилистых улочек его «ровер» казался громоздкой, неповоротливой колымагой. Низкие облака над головой грозили дождем. Вода в рыбацкой гавани отливала черным; ярко раскрашенные лодки как очумелые подпрыгивали на волнах у причала, словно предчувствуя надвигающийся шторм. Лаверн проехал вдоль пристани до самого конца, а затем свернул на Смитсоновский пирс. Здесь оставил «ровер» у кромки воды, среди солоноватых лужиц и блестевших от рыбьей чешуи камней, а сам отправился на поиски Бабули Мэй.
Она жила в крепком трехэтажном рыбацком долге, сверкавшем выбеленным фасадом. Дом выходил на Приморскую набережную, и, вздумай кто следить за улицей из-за тюлевых занавесок гостиной, приближение Лаверна не осталось бы незамеченным.
Лаверн внимательно посмотрел на окно, но никакого движения не уловил. К парадной двери вели несколько каменных ступенек. Ззонка не было, и Лаверн возвестил о своем пришествии громким стуком медной колотушки. В ответ тишина. Он постучал снова — никого. Несмотря на свои сверхъестественные способности, Бабуля Мэй не смогла предугадать время его прибытия. Валясь с ног от усталости и многочасовой езды, он медленно побрел в город.
Булыжник мостовой блестел от влаги. Большинство магазинчиков стояли с закрытыми ставнями, а вокруг царило гнетущее запустение мертвого сезона. В одной из витрин висела выцветшая табличка: "Убедительная просьба не кормить чаек — от этого они становятся только нахальнее".
Лаверн вошел в темное пустое кафе. За стойкой стоял немолодой мужчина в рыбацком свитере. Лаверн заказал чай и горячий пирог и, сев у окна, принялся разглядывать прохожих. Местные жители шагали быстро, не глядя по сторонам. Приезжих отличали плащи, тяжелые ботинки и шерстяные шапки. Лаверн откусил пирог — тому, похоже, никак не меньше ста лет. Затем, порывшись в кармане, он извлек книженцию Бабули Мэй, словно давая ей последний шанс. Правда, одного взгляда на оглавление было достаточно, чтобы совершенно пасть духом: "Как изменить нежелательное будущее", "Как творить чудеса"… Лаверн захлопнул книгу и со злостью сунул ее назад в карман.
Признайся, мысленно сказал он себе, ведь тебя от всего этого воротит. Чертовщина, духи, заклинания… Человеческое невежество и самообман! Тогда зачем ты здесь?.. Лаверн вздохнул, поскольку знал ответ. У него не оставалось иного выхода.
Он заставил себя допить чай и вышел на ветер и дождь. На этот раз его приход к выбеленному домику оказался вознагражден — на стук колотушки за дверью послышались чьи-то шаги. Дверь открыла симпатичная немолодая женщина. У нее был приветливый, лучистый и бесстрашный взгляд.
— Здравствуйте. А Мэй дома?
С улыбкой и кивком она впустила его в уютную гостиную, обставленную дешевой мебелью — что-то подобное было в моде в тридцатых годах. Возле двери словно часовые на посту стояли высокие напольные часы.
— Мэй дома? — повторил Лаверн.
— Мэй — это я, — улыбнулась в ответ женщина и протянула руку.
Наверняка на его лице читалось подозрение, и она поспешила добавить:
— А, понимаю. К Гавайям я не имею никакого отношения, во мне ни капли гавайской крови. Просто мой издатель решил, чтобы книга лучше продавалась, помалкивать, что я родом из Йоркшира.
— Йоркшира? — не поверил своим ушам Лаверн.
— Из Лидса, если на то пошло.
— Знакомое место.
— Дыра дырой.
— Бывает и хуже. Кому-то не повезло родиться в Барнсли.
— Значит, это мне.
У Лаверна вытянулась физиономия. Какое-то мгновение Мэй смотрела не него в замешательстве, а затем расхохоталась.
Позже Лаверн сходил к «роверу» за чемоданом, и Мэй показала ему спальню на третьем этаже. Там стояла одна-единственная кровать, почти на полметра короче его роста. Старая облупленная мебель была украшена ажурными шалями и полотнищами пестрой ткани. В комнате чувствовался слабый запах нафталина. На этом же этаже располагалась еще одна гостиная, откуда открывался потрясающий вид на море. Никакой волнорез не защищал дом от коварной Атлантики — правильнее сказать, сам он и служил волнорезом.
Мэй открыла оба окна, и комната тотчас наполнилась рокотом океана. В лицо ударил солоноватый, пропахший рыбой воздух. Над бирюзовой поверхностью океана с оглушительными криками кружили чайки.
Мэй внимательно разглядывала профиль гостя, и ей все больше нравилось его суровое усталое лицо.
— Ветер разыгрался, — заметила она. — Вечером будет высокий прилив.
* * *
Лаверн пригласил Мэй поужинать где-нибудь в городе, он давно уже хотел попробовать местных омаров. Мэй, однако, оказалась вегетарианкой, и в конце концов их выбор остановился на крошечном, освещенном свечами бистро, где они заказали нечто под названием "грибы по-строгановски". Если не считать официанта, повара и одинокого, бурчащего что-то себе под нос старика в кепке и с усами, они были единственными посетителями заведения.
— А ты парень крупный, — дружелюбно заметила Мэй.
— Если буду есть всякую дрянь, то скоро отощаю.
Мэй расцвела улыбкой, чем-то напоминая американского индейца — у нее было загорелое морщинистое лицо, а волосы аккуратно заплетены в косы.
— Хватить ныть. Завтра я приготовлю тебе настоящий воскресный обед.
Какое-то время они молчали. Лаверн без всякого аппетита ковырялся в тарелке. Неожиданно Мэй ни с того ни с сего произнесла:
— Хорошо, я скажу ему об этом.
Интересно, о ком это она, удивился Лаверн.
Мэй заглянула ему в глаза.
— Бог говорит, что тебе надо есть побольше свежих овощей.
Лаверн попытался сдержать ухмылку, но она появилась на его лице сама по себе.
