нет окна… Жаль. Эй, дорогой хозяин чёрной и ужасной гостиницы для заблудших душ, не имеющих своей сказки! Я хочу панорамное окно в номере! Даже не окно, а стену. Целую большую стеклянную стену с выходом в парк. Чтобы можно было валяться на постели и смотреть, как по стеклу сползают дождевые струи, а вспышки молний озаряют ваш прекрасный парк. Вам сложно, что ли? Для колдуна-то раз плюнуть, я уверена.
И я ехидно захихикала. Гильом неодобрительно покосился на меня.
— Я с тобой, — пропищала Рапунцель. — Надоело спать в цветах, они вечно воняют.
«Жених», вновь погрузившийся в пучину анализа неудачной партии, что-то бессвязно промычал. Должно быть, это означало «спокойной ночи» или типа того. Рапунцель осторожно устроилась прямо в стаканчике. Я поморщилась от многократно усиленного шороха.
— Расскажи мне про Первомир, — попросила фея.
— Не ори, — буркнула я и шагнула в зеркало.
И замерла.
Потому что это, кажется, была не моя комната. Просторная, обставленная в духе шведского минимализма. Со стеклянной стеной в парк. С мышино-серой крашенной стеной у кровати. Двуспальной кровати с постельным комплектом в чёрных квадратах, пересекающихся друг с другом. С простым прямоугольником застеклённого камина, сбоку от которого в узком высоком проёме желтели круглые срезы поленьев. С серым стриженым ковриком. Со столом и стулом, словно выкраденными из Икеи. С торшером, из матерчатого серого абажура которого свисала металлическая цепочка-выключатель.
Медленно, словно во сне, я подошла к стене в парк и сдвинула её. Система была как у шкафа-купе. Пахнуло свежим воздухом, влагой, озоном и резким ароматом листвы и цветов.
Может и правда Фаэрт был когда-то неплохим человеком? А потом что-то случилось? Может, и не надо искать против него информацию, а стоит просто согреть его ледяное сердце? Растопить, заставить снова поверить в добро и людей? Возможно, в этом и состоит смысл сюжета моей личной сказки?
Я забралась с ногами на кровать, скинув ботинки. Набросила пушистый оранжевый плед.
— Так что там есть такого в Первомире, что он лучше нашего? — нетерпеливо запищала Мари.
— Ну, например… Вот это. А ещё — электричество. А ещё бензиновые двигатели. И равноправие. И… и университет.
* * *
Грохот грозы — это было первое, что услышал Марион, когда очнулся. Вспышки молний озаряли знакомую комнату. Средний принц обнаружил себя в кресле у пылающего камина. Попытался подняться, но не смог пошевелиться.
— Кара, — прохрипел с трудом.
— Очнулся, милый? — спросила рыжеволосая красавица, появляясь в поле его зрения. — Ну как? Всё ещё хочешь мчаться на коленях, чтобы каяться у ног милой Синдереллы?
Марион с досадой отвернулся. Буркнул:
— Нет. Отпусти меня.
— Ну, не зна-аю…
Она присела на подлокотник его кресла и растрепала мужчине волосы. Хмыкнула:
— Ты сейчас такой славный и милый, как образцовый щеночек. Мне нравится.
Марион отдёрнул голову:
— Кара, перестань. Лучше скажи, ты можешь помочь или нет?
Фея взяла бокал откуда-то справа от него, подняла, посмотрела сквозь рубиновое вино на пламя.
— Попробую. Но ничего не обещаю, милый. Всё зависит от могущества той ведьмы, которая его наложила. Если она слабее меня — смогу. Если нет — вряд ли. Я ведь уже рассказывала тебе, помнишь? снять приворот может либо более одарённая фея, либо тот, кто убьёт приворожившую ведьму, либо… Ну да, истинная любовь. У тебя случаем не завалялось таковой? Нет? Какая жалость!
— Истинная любовь — это сказки, — выдохнул Марион устало. — Ты же знаешь. Убить Синдереллу… Ну…
Кара оживилась:
— Почему нет? Если я притушу колдовскую страсть и дам тебе, положим, время до утра? Вряд ли за смерть бедной сиротинки король очень уж жёстко тебя накажет.
Марион взглянул на любовницу, нахмурился и снова отвёл глаза.
— Ну же, Мар! Любой приворот, по сути своей, это убийство. Бессердечное, безжалостное и очень, ну просто о-о-очень жестокое. Поэтому казнить виновницу это… ну… справедливо, не находишь? Тем более, что это даже не месть, а лишь средство освобождения. Ма-ар? Хотя я лично ничего против мести не имею.
Принц молчал, глядя, как в очаге переливаются пурпурно-оранжево-голубым мерцанием трескучие поленья. Кара вздохнула, снова растрепала его волосы, поцеловала в лоб:
— Бедный, бедный Марион… Вот эта доброта в тебе… мне никогда не нравилась. Можно сложить мадригал или сонет в честь твоего великодушного сердца, но по мне всё это — слюнтяйство. Ты как был глупым толстым мальчиком, так и остался глупым мальчиком. Хотя, признаться, уже не толстым. Твоё тело всегда искупало все твои прочие недостатки. Ладно, убивать проказницу мы не будем. Истинной любви у тебя нет. А, значит, остаётся только верить в моё могущество. Не так ли? Ты веришь?
— Сильнее тебя только Чертополох, — Марион обернулся и прямо взглянул в чёрные, блестящие, словно у белочки, глаза.
— Спасибо, милый. Это так приятно, когда в тебя верят.
Принц осторожно поднял руку, украдкой облегчённо выдохнул.
— Ты же помнишь, что ты всё ещё мне должен? — задумчиво уточнила фея.
— Да. Ты всё ещё не придумала, что именно?
— Пока нет. Но сейчас мой должник снова намерен влезть в долг…Что же мне потребовать у тебя за эту услугу? Как думаешь?
— Хочешь, я на тебе женюсь?
Кара фыркнула, сдерживая смех:
— А должна? Хотеть?
— Ну, в последнее время, все сошли с ума и похоже только этого и хотят.
Марион пожал плечами и откинулся на спинку кресла, потягиваясь. После магической обездвиженности все мускулы неприятно ныли. Кара протянула бокал принцу. Тот взял.
— Никогда не понимала этой одержимости связать себя узами брака, — заметила рыжая фея. — Приятно или нет, выгодно или нет, но это всегда узы. А узы это — цепи и верёвки на твоих руках и ногах. Муж — это всегда тот, у кого в мозгах засело, что он имеет право повелевать тобой, как служанкой. Каким бы отличным мужчиной ни был человек до свадьбы, но, женившись, он превращается вот в такое… хозяинистое.
— Но я не такой, — возразил принц, задумчиво разглядывая вино.
Кара рассмеялась, снова растрепала его кудри.
— Перестань, — поморщился Марион.
— Извини. Знаю, ты не любишь, но… что поделать! Очень уж они у тебя шелковистые. Так и тянет прикоснуться. Ты — не такой, да. Добрый, милый, очень доверчивый мальчик…
Принц подозрительно принюхался:
— И сколько вина ты выпила, пока ждала, что Золушка уснёт, а я немного приду в себя? С чего тебя понесло в сентиментальность?
— Даже не знаю… Я выпила бутыль… Потом пришёл Офет… И мне пришлось отправить его восвояси несолоно хлебавши, чтобы он случайно не обнаружил в моих покоях беглого несчастного принца… С горя я выпила ещё немного…
— И ты вот
