в сиянии его согреваясь. День явно ожидался жаркий, душный после ливня.
И радостный для многих. Для великого князя – так точно.
У самого села поперек дороги раскинулось древо ветвистое, видать, бурей ночной поваленное, и обходить его пришлось вдоль плетеного тына, за коим избы прятались. И откуда тут же показалась седая всклокоченная голова дряхлого деда.
Он покачивался, стоя не то на чурке покатой, не то на лохани перевернутой, цеплялся шишковатыми пальцами за край изгороди и подслеповато щурился на солнце.
– Эй, малец, – окликнул, едва Фира оказалась рядом. – Ты в град верхний аль оттуды ужо?
Она остановилась:
– Туда.
– Так не сбрехал скакун, опять гульба буде?
Под ребрами ёкнуло, и Фира поморщилась.
– Какой скакун?
– Дык с первым лучом под тыном разорался: мол, веселись, честной народ, новый пир да свадебка грядут, а он-де – вестник княжий. – Старик ткнул себя в затянутый бельмом глаз и языком поцокал. – А кто его разберет, вестник али шушь болотная, спросонья-то.
– Ряженным в вестников головы секут, – пробормотала Фира. – Так что, верно, и впрямь…
– А ну слезай оттудова, окаём старый! – вдруг рявкнули со двора, и деда что ветром сдуло.
Затем над тыном всплыла голова помоложе, женская, в платке цветастом, фыркнула и тоже исчезла.
Фира постояла немного, ошалело вслушиваясь в шипящую брань за плетенкой, и поспешила вернуться на дорогу.
Значит, пир да свадебка…
Быстро они.
Садиться на коня не хотелось: слишком коротким будет путь верхом, слишком скорой – возможная встреча. Но тревога нарастала, и мысли о Наине, тихой, покорной Наине, искривлялись что в глади озерной и тьмой подергивались.
Фира не понимала, за что жена наставника на нее обозлилась – а без злобы точно не обошлось, раз помогла она Фарлафу советом, раз загодя зачаровала гусли, раз подглядывала да подслушивала.
И еще был меч.
Волотов дар волшебный, унесенный белым конем в неведомую даль. Не к Наине ли?
Может, и наставник к тому причастен? Может, то и вовсе великого князя указ, не простившего Фире побега, а Руслану – потери княжны?
Думы, одна другой тягостнее, переполняли голову, в висках стучали бубнами, бередили сердце. И вот бы им пораньше появиться, не потерялась бы тогда целая ночь, не потратилась бы на жалость к себе и никому не нужные слезы.
Фира в седло забралась, бока вороные пятками тронула и рысью к городу на холме устремилась. Но не ждала она, что за пару часов пути пред вратами посадскими уже такая толпа соберется.
Всё ж быстры гонцы Владимира. И, видать, еще до рассвета во все концы разлетелись о возвращении Руслана и Людмилы возвестить. Вот и стекался народ спозаранку – солнцу до полудня еще ползти и ползти, – чтоб товары свои первее на торжище раскидать, медом княжеским дармовым угоститься, а то и в детинец пробиться да на княжну спасенную поглазеть.
Посад гудел – издалека слышались стук топоров и окрики мастеров да подмастерий. И очередь гудела, бурлила что пчелиный улей, переругивалась. Поскрипывая, подкатывали во конец ее телеги груженые; купцы побогаче пыжились вперед пробиться, распихивая люд локтями и палками, но вряд ли кому удалось.
Народ, до зрелищ жадный, обойти себя ни за что не позволит.
Дружинники же, на вратах деньгу за проход изымающие, словно нарочно не торопились. Пока Фира, спешившись, стояла в самом низу забитой дороги и силилась придумать, как бы проскользнуть в город, очередь разве на пару пядей и продвинулась.
Можно было, конечно, и в седло вернуться да обочиной всех обскакать, а там уж, верно, узнают ее и пустят. Но… как примут? Многое ль успел рассказать Руслан? Сильно ли гневился Владимир? Ждал ли Фиру хоть кто-нибудь?
– Ты, чо ли? – прозвенело вдруг слева, и она невольно повернулась.
Не думала, что именно ее окликают, а поглядишь ты. Стоит в сторонке чернявый пацаненок с корзинкой вдвое себя боле и на Фиру пялится. Имени его она не помнила, но что из пасадских кто-то – знала наверняка. Не то дрались когда-то, не то на речку вместе бегали…
– Ну, я, – ответила, с тропы шагнув и вороного за собой в траву утоптанную утягивая.
Прореха в очереди тут же заросла.
– М-м-м. А чего ждешь? – Малец прищурился.
– Ну… я как все, – пожала плечами Фира.
– М-м-м. А чо грязная?
– В лесу гуляла.
– М-м-м. А коса где?
– У нечисти лесной на услугу обменяла.
– М-м-м. А на какую?
– Говорю, как явится к вам в чащу один такой маленький, темненький да болтливый, вы его сразу – ать – и на суку повесьте. Ты ж в лес как раз? За ягодой?
– Ну да, мамка пироги княжне печь собралась и… Эй! Меня-то за чо?
– Забавы ради. – Мальчишка вспыхнул возмущенно, Фира хмыкнула и на ворота кивнула: – Кто там?
– М-м-м. Из храбров кто-то. Один лысый, другой лохматый. Важные. – Он почесал затылок. – Всех перетряхивают, будто кто чудище лютое в портках пронести попытается да на княжну натравить.
– А ты ее видел?
– Милку-то? Отколь? Нынче мамка с тятькой раньше петухов разорались, с тех пор и гоняют.
– А Борьку видел?
– Этого видал. У кузнеца пасется, кое-то рухло кованое дожидается. Для пиру.
– Позови.
Фира потянулась было к седлу, но вспомнила, что у нее не то что монет – вообще никаких вещей не осталось. Ничегошеньки. Даже крестик, столь долго прожигавший грудь стыдом и обещанием кар небесных, и тот сгинул где-то меж Навью и Явью.
– Пожалуйста, – добавила Фира. – Я потом…
– Да лан, – перебил мальчишка и корзинку у ног ее бросил. – Стереги.
После чего припустил обратно к вратам.
Фира подхватила корзину, отвела вороного еще дальше от дороги и в траву уселась, отгоняя прочь мысли мрачные. Ни к чему на пустом месте тревогу множить. Вот придет Борька да расскажет, что в детинце творится, какие слухи витают, какие тучи сгущаются.
Там уж можно и решать…
Он появился прямо из толпы, вперед гонца мелкого вынырнул, отмахнулся от разоравшихся сельчан и к Фире ринулся. Когда подоспел чернявый, Борька уже сидел с нею рядом и обнимал за плечи.
– М-м-м. Так вы тож… того? – Мальчишка поиграл бровями.
– Брысь, – шикнул на него Борька, и тот, подхватив корзину, со смехом побежал вниз с холма.
Как он ее обратно-то потащит? С ягодами…
Фира встряхнулась, оторвала взгляд от быстро уменьшающейся фигурки и снова посмотрела на Борьку:
– Соскучился?
– Не то слово. – Он чуть отстранился да в лицо ее уставился столь внимательно, что неловко сделалось. Затем вдруг руку протянул и потрепал ее стриженые волосы. – Жаль.
– Что, – горько усмехнулась Фира, – теперь замуж не возьмешь?
– Вот еще! К тому ж, когда мне тятька разрешит жениться, у тебя уж новая коса отрастет, краше прежней.
– Я тогда буду старая-старая.
– Да ты и сейчас не молодуха.
Она хохотнула и пихнула Борьку плечом, но посерьезнела тут же.
– Так, значит, снова свадебный пир?
– Да неясно ничего. – Он почесал нос, поморщился. – Людмилу вроде как спящую привезли, когда она там очнется.
– Но вестников послали…
– Это да.
– А про меня… про меня что говорят?
Борька глаза отвел, засмущался будто:
– Ты не серчай только. Я Дотье-то шепнул, куда ты удрала. Она, знамо дело, бранилась так, что уши сворачивались, но всем вокруг сказывала, мол, слегла Дельфира в тоске по подруге. Выходит, никто и не заметил даже…
На душе стало разом светло и тягостно. Ибо неведение то спасительное до поры до времени. То ли самой признаться великому князю придется, то ли Людмила раньше расскажет, то ли Руслан…
– И сколько я уже тоскую? – спросила Фира.
Борька пожал плечами:
– Чуть боле седмицы? Ага, точно. Колдун северный всё обряды какие-то свершал, чтоб Милку-то отыскать. Всякий день в палаты хаживал, докладывал. А как начал Владимир гневиться, так и возвестил колдун, что на десятый день путь откроется и поведет он храбров и княжичей за княжной. Сегодня, значится, и есть десятый день, и раз уж справился Руслан, то и колдун не явился.
Фира вздрогнула. Снова на очередь шумную, бурную посмотрела – казалось, та стала еще больше да вширь разрослась.
– Просто… не явился?
– Ну да.
– Я… мне нужно к нему. – Фира поднялась, неловко за вороного цепляясь, отряхнулась, на Борьку покосилась. – Отведешь его в конюшни?
– Да, но… – Тот тоже подскочил и словно только теперь коня заметил. – Ого. Это ж… у горца такой был.
– Он и есть. Позаботься о нем, пожалуйста.
– Ла-а-адно. А тебе-то к колдуну зачем?
– Всё потом.
– Слушай,
